Степи

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Степи (старая орфография)

Сибирская степь, переходя через Уральский хребет, или так называемый "Общий Сырт" как-бы продолжается и по Европейской России, завладевая чуть не всем пространством между Уралом и Волгой и между Камой и Каспийским морем. Эта степь, называемая приуральской, обладает теми-же особенностями, которыми отличаются и сибирския степи. Она точно также не представляет собою бесконечных гладких равнин, как на юге России на Украйне и в Новороссии, она тянется по плоскогорьям, среди холмов и возвышенностей, везде покрытая тучной растительностью и все те же её климатическия условия.

Как там в Сибири свирепствуют снежные бури и ураганы, называемые пургой, так и тут такия-же мятели или вьюги, называемые буранамипалы, так и тут та же ужасающая картина тех же пожаров, и, наконец, какую весну мы можем видеть там, с такой же точно встречаемся и здесь на Урале; и только зимы здесь несколько менее суровы, чем в Сибири, совершенно открытой для холодных ветров Ледовитого океана. Бураны тем не менее и тут бывают также продолжительны, как и пурга, и с той же страшной силой бушуют на огромных пространствах по неделям. Кто не видал их, тот не может себе и представить этого адского зрелища; не дай Бог, впрочем, никому и испытать жестокость этих зимних мятелей в приуральской степи.

"Ни облачка, как описывает буран наш известный писатель Аксаков, на туманном небе, ни малейшого ветра на снежных равнинах, а красное, но не ясное солнце своротило с невысокого полдня к недалекому западу. Жестокий мороз сковал природу; и на небе и на земле тихо и покойно, но тетерева с шумом вылетают из рощи искать себе ночлега на высоких и открытых местах, откуда сдувает снег; но лошади храпят, фыркают, ржут и как-бы о чем-то перекликаются между собою, скот же мычит, а беловатое облако, как голова огромного зверя, понемногу все более и более выплывает; и, вот, едва заметный, хотя и редкий ветерок потянул с востока. Наклонясь к земле можно заметить, как все необозримое пространство снеговых полей бежит легкими струйками, течет и шипит каким-то змеиным шипеньем, - тихим, но страшным! А белое облако все поднимается и растет, и, когда скрылись за горой последние бледные лучи закатившагося солнца, уже огромная снеговая туча заволокла половину неба и посыпала из себя мелкий снежный прах, уже закипели степи снегом, уже в обыкновенном шуме ветра послышался как будто отдаленный плач младенца, а иногда и вой голодного волка. Снеговая же белая туча, огромная как само небо, обтянула уже весь горизонт, и последний свет красной, погорелой вечерней зари быстро задернула густой пеленой. Настала сразу ночь, и наступил тут же буран со всею яростью, со всеми своими ужасами. Разыгрался пустынный ветер на приволье, взрывая снеговые степи, как пух лебяжий, вскинул их до небес... Все одел белый мрак, непроницаемый, как мрак самой темной осенней ночи! Все слилось, все смешалось: земля, воздух, небо превратились в пучину кипящого снежного праха, который слепит глаза, захватывает дыхание, ревет, свистит, воет, стонет, бьет, треплет, вертят со всех сторон, сверху и снизу, обвивает как змей и душит все, что ему не попадется... Сердце падает у самого неробкого человека; кровь стынет, останавливается от страха, а не от холода, ибо стужа во время буранов значительно уменьшается. Так ужасен вид возмущения зимой северной природы. Человек теряет память, присутствие духа, безумеет... вот причина гибели многих несчастных жертв".

Гибнут во время бурана и птицы, и скот, и люди, застигаемые бураном вне жилищ и каких-либо спасательных пристанищ.

Но коренные обитатели этих приуральских степей - башкиры, они как-бы уже свыклись с этими жестокими зимними непогодами. Они закупорились в свои бревенчатые кое-как сколоченные лачужки, или юрты, едва покрытые деревянными крышами и при тусклом свете маленьких, кривых окошек с бычачьими пузырями вместо стекол, валяются в этих темных и холодных углах либо на нарах, а не то и на лавках, застланных кошмами; либо же прямо на грязном полу, сокрытом той же одной кошмой, а не то сидят собравшись и у пылающого (нечто в роде камина). Их скот то же дрогнет от стужи, но уже и не под крышей, а под открытым небом, едва защищаемый от мятелей только с боков кое-какими плетенками. Но у него вначале зимы есть хоть корм, запасенный хозяевами на зиму, а у самих башкир есть все для пищи, что они смогли собрат за лето, хотя этого всего и не особенно много, но башкиры и не заботятся о завтрашнем дне. Они сидят, едва прикрытые дырявыми шубенками у чувала, тянут с утра до ночи свой любимый кирпичный чай с медом, с сахаром, со сливками, с молоком, тут же жмутся к огню и нагие их ребятишки, какой-либо старик-краснобай рассказывает им том, как жили их отис и дид (отцы и еды).

Сами себя они называют башкурт нагаев (это теже монголы), а по преданиям они в родстве с бурятами, которые описаны нами в отдельном рассказе, и которые, как известно, происходят от монголов. И в песнях своим родоначальником башкиры поминают монгольского царя Чингис-Хана. Ученые же люди, изследовавшие их старину, указывают на их происхождение, подобно вогулам (народ, живущий выше их возле уральских гор) от Угров, на родство с венгерцами или мадьярами, живущими теперь в Австрии, и ученые причисляют их к финскому племени, а также к тюрскому или татарскому, с которыми они исповедуют одну и ту же магометанскую религию. Иные же писатели смотрят на них, как на смесь финского племени с татарским, хотя и по виду они напоминают, то самоедов, то татар, а соседи их киргизы прямо-таки и называют их истяк, то есть наш же народ, знающий их, зовет не иначе, как татарами. Лица у них: у мужчин что-то среднее между лицом казанского татарина и заяицкого кайсака (киргиза), а у женщин между кайсачкой и самоедкой. Тут видимо смесь татарина, монгола и финна.

Слово башкурт ученые люди объясняют татарскими словами: башка юрта - пчела, от любви башкир к пчеловодству, или просто насекомое (головное насекомое), вследствие их нечистоплотности и неряшества, а также и означающее слова - волк, грабитель, то-есть волчья голованарод-грабитель, что определяет их прежний образ жизни, и наконец башка-юрт, что означает отдельный народ.

где живут и теперь, что они были народ храбрый и воинственный, хотя у них не было своего особого государства, а управлялись они отдельными князьками или ханами, и тревожили набегами своих северных соседей - чудь, уводя оттуда к себе их жен. Они обладали большими богатствами и несметными стадами рогатого скота и табунами лошадей. Но прежде всего их стали притеснять восточный народ печенеги; и они должны были, ради защиты, подчиниться волжским болгарам, или бывшему тогда в силе царству Болгарскому, а потом при нашествии монголов они покорены были Батыем, а затем при татарах вошли в состав царства Казанского и наконец, после покорения Иоанном Грозным царства Казанского и Астраханского, они, тревожимые постоянно набегами разных кочевых народов, особенно же хищничеством киргизов, сами просили Иоанна Грозного принять их в подданство. По принятии в подданство, они стали платить дань русским, также, как прежде болгарам, монголам и татарам, владея при этом всею своею землею; но затем земли их русское правительство стало ограничивать, из них образовано было бурятское казачье войско, которое вместо дани, как и все казаки в России, несло особую воинскую повинность, пока в 1864 г. правительство не нашло необходимым войско упразднить, а башкир обратить в общее податное сословие.

Так, мало-по-малу, их богатырская и воинственная жизнь уничтожалась, заменяясь постепенно мирною пастушескою, а теперь они и не пастухи, и не земледельцы, - все у них истощилось и по разным причинам они только бедствуют, убедившись несомненно и наглядно в продолжении трех столетий, что они только нищают, уменьшаются в числе, хиреют телом и гибнут.

Одни только старики-краснобаи да их певцы напевают и рассказывают им о том золотом веке в приуралье, когда жили их отис и дид, не заботясь ни о чем и наслаждаясь всеми благами мира.

Легкомысленные башкиры, когда у них имеются в начале зимы разные запасы, также наслаждаются жизнью, как их отис и дид; сын или дочь, он уже ищет пары у кого либо из своих приятелей. Тогда со стороны двухмесячного жениха - в пеленках едет посланный к отцу тоже, положим, двухмесячной невесты - в пеленках, и при некоторых церемониях совершается сватовство с угощением, а потом родные жениха сговариваются с родными невесты о колыме, то-есть о плате за невесту, определяемой от воза дров или сена, до трех тысяч рублей, - и этот сговор также отличается только обильным угощением; если же жених и невеста взрослые, то происходит и самая свадьба, на которой только и делают, что после молитвы муллы обжираются да опиваются.

отис и дид до половины зимы, но потом нужда с голодом и холодом постучится в дверь башкира, и он, также, как и его скот, за скудостью прекращающейся зимней заготовки, начинает бедствовать, и бедствовать поголовно до полного голода. Он нанимается тут без платы из одного хлеба в работники, он перепродает, и даже по несколько раз, свои луга за пустые деньги, он входит в долг, берет хлеб втридорога против того, чем сам продавал; кулаки и свои, и чужие им пользуются, он заранее совершает договор на продажу; и таким образом маяться эти бедняки, ожидая, как спасения от всяких бедствий, весны.

А весна пришла, но и тут беда: как только сошел снег и стала обсыхать ветошь, то есть прошлогодняя трава, которой кое-как начал подкармливаться скот, поднялись палы, или степные пожары. Эти палы или пожары бывают также губительны, как и бураны; и тот же писатель Аксаков описывает их таким образом:

"Обыкновение выпаливать прошлогоднюю сухую траву для того, чтобы лучше росла новая, не обходится иногда без дурных последствий. Чем ранее начинаются палы, тем они менее опасны, так как опушки лесов еще сыры, на низменных местах стоят лужи, а в лесах лежат сугробы снега. Если же везде сухо, то степные пожары производят иногда гибельные опустошения: огонь, раздуваемый и гонимый ветром, бежит с неимоверной быстротой, истребляя на своем пути все, что может гореть: стога, зимовавшого в степях сена, лесные колки "островком"), даже гумна с хлебными копнами, а иногда и самые деревни. Палы, или эти пожары представляют поразительную картину: в разных местах то стены, то реки, то ручьи огня лезут на крутые горы, спускаются в долины и разливаются морем по гладким равнинам. Все это сопровождается шумом, треском и тревожным криком степных птиц. И хорошо еще, что степные места никогда не выгорают до тла. Мокрые долочки, перелески и опушки лесов с нерастаявшим снегом, дороги, в колеях которых долго держится сырость, наконец, речки останавливают и прекращают огонь, если нет поблизости сухих мест, куда бы мог он перебраться и даже перескочить. Это перескакиванье в ночной темноте очень живописно. Огонь, бежавший широкой рекой, разливая кругом яркий свет и заревом отражаясь на темном небе, вдруг начинает разбегаться маленькими ручейками, это значит, что об встретил поверхность земли местами сырую и перебирается по сухим верхушкам травы; огонь слабеет ежеминутно, почти потухает, кое-где перепрыгивая звездочками, мрак одевает окрестность. Но одна звездочка перескочила залеж, и мгновенно растирается широкое пламя, опять озарены окрестные места и снова багровое зарево отражается в темном небе.

Сначала, опаленные степи и поля, представляют печальный, траурный вид бесконечного пожарища, но скоро иглы яркой зелени, как щетки пробьются сквозь черное покрывало, еще скорее развернутся оне разновидными листочками и лепестками, и много через неделю все покроется свежею зеленью".

И башкиры оживут, приободрятся; они точно воспрянут духом, а чуть явится корм для скота, тогда явится и молоко, и кумыс, и они, забыв всю беду, опять станут отдыхать, убежденные в том, что после такого труда, как голод и холод, им непременно уже следует и отдохнуть. И, смотришь, у соседей русских и у одноверцев и сородичей татар поля уже вспаханы и даже засеяны, а башкиры все отдыхают, пока наконец не очнутся, но не потому, что у них ничего не сделано, а потому собственно, что наступает время и на любимый их отдых - на кочевку.

Тут они бросаются, - кто куда и кто зачем: у того нет плуга, у того сохи, или бороны, а у иного нет и лошади; и, кое-как вспахав землю и кое-как посеяв, башкир уже охает, говоря: "уф, устал!" А спросите вы его, - много ли он посеял? - и он, махнув рукою, ответит: "Хе, бачка, зима достанет, да еще в магазей кладем, прудаем, " Он как бы и забыл о только что миновавшей голодовке; он незлопамятен... А другие и вовсе не сеют, и на вопрос, - как проживете зиму? - отвечают: "Хе, бачка, как как?.. зима жили же, будем жить опять; Бог даст не оставляет, а посеешь, Бог не даст, так опять же хлеб не родится. Вот и будем жить, бачка, как наш отис и дид хлеб не сеял, а все зимою не умирал, а умирал, так Бог так велел... Теперь нужно отдыхать"...

И, спеша на кочевку, он уже собирается отдыхать при полном раздольи. Хотя и тут у него беда: нужно чистить арбы или телеги, нет колес, нет постромок для лошадей, а не то и хомут порвался, и оглобля сломана, и не достает то того, то другого, но кое-как в попыхах, наскоро и тут он справился. Нагружаются телеги разным незатейливым домашним скарбом: одна или две у него подушки, две-три рубашки для себя и для жены, но не для детей, грязные одна другая кошма, чекмень, халат из китайки для жены, несколько деревянных чашек, как знак довольства, одна или две ложки, куняк (нечто в роде ведра) и всякая другая рухлядь. На арбах или телегах сидят старики и старухи с бабами и детьми, а молодые башкиры и башкирки, одетые в самое лучшее платье, гонят верхами впереди телег овец, телят, стадо коров, табун лошадей; и тут шум, хохот, говор людей, мычание коров, ржание лошадей, скрип неподмазанных арб, - все это сливается в какой-то дикий, немолчный, хаотический хор, приятно звучащий в ушах истого башкира. Тут для него чистое раздолье: он как бы на полной свободе; у него богатырски подымается грудь, расширяются ноздри и он как бы не помнит себя от радости, - ему все трынь трава...

В степях повсюду уже начинают цвести всякия растения. Цветет бобовник, заливая огромные черные скаты сплошным розовым цветом; промеж него виднеются желтые полосы цветущого чилищника, а там в других более отлогих местах обширные пространства покрываются белыми, но не яркими, а как будто матовыми, молочными пеленами дикой вишни; и в этом море весенних цветов и цветущих кустарников слышится повсюду непередаваемое словами чириканье стрепетов, заливные звонкия трели кроншнепов, повсеместный горячий бой перепелов, трещанье кречетов. На воеходе-же солнца, когда ночной туман садится благодатной росой на землю, когда все запахи цветов и растений дышут сильнее и благовоннее, - невыразимо очаровательна прелесть весенняго утра в степи. Все полно жизни, свежо, ярко, молодо и весело. Черноземная земля, представляющая собою новь, то-есть никогда непаханную землю, по большой части неровная и волнистая, пересекаемая оврагами и родниковыми ручьями, степными речками и озерами, покрыта на сотни верст высокими травами и цветами, которые наполняют воздух особенным благодатным ароматом; и кто не ночевал летом в таких степях на покатостях горных кряжей, кто не вдыхал воздух, пропитанный целебными свойствами степных трав, тот не может иметь понятия о благотворном, мягком и живительном воздухе этих приуральских степей.

разстоянии от воды и леса, с изобильными пастбищами для скота, и в большинстве случаев стараются расположиться на тех излюбленных полянах, где кочевали их отис и дид. Там они раскинут свои войлочные шатры, известные у нас под именем калмыцких кибиток; вы увидите эти кибитки то белыми (у богатых), то серыми в виде полушарий с открытыми или приподнятыми на тесьмах войлочными дверьми и с дымком, вьющимся из отверстий, проделанных в верху шатров. Внутри этих кибиток бывает та же грязь, что и в зимних юртах, или избах, но кочевые кибитки, как более излюбленное жилище, щеголеватее выглядят, лучше прибраны, - тут как бы напоказ стоят кованные сундуки, лежат кой-где перины, подушки, развешана повсюду сбруя, выставлена на полочках какая, никакая посуда и особенно много красных деревянных чашек, ложек и блюд, чтобы всякий думал: "не даром-же так много добра; верно гостей много ходит"; висит также на стенах и оружие, а иногда и стрелы, посреди же кибитки над тлеющим костром висит непременно большой котел, в котором и варят пищу, и стирают грязное белье, или попросту какие-либо лохмотья. Неподалеку-же от этих шатров утопают в траве разсыпанные повсюду стада баранов, овец и коз с молодыми ягнятами и козлятами, матки которых всегда ягнятся в траву. Далеко слышно их разноголосое блеяние. Там бродят и мычат стада коров, там опять пасутся и ржут конские табуны; возле же кибиток греются на солнце нагие ребятишки, которым еще памятна зимняя стужа, где-то поблизости журчит ручей, откуда башкиры берут воду; а наступит ночь и каждый бы позавидывал сладкому сну башкира и спокойствию, и мирной тишине башкирского кочевья. С ранняго утра башкирки доят коров, моют и чистят разную домашнюю утварь, а за ними просыпаются и башкирцы, и выходят из кибиток, чтобы подышать родным степным воздухом и поразмыслить, - к кому бы сегодня ехать в гости и пить свежий кумыс, без которого ему и жизнь не в жизнь. И в степи на горизонте то с одной, то с другой стороны постоянно появляются какие-то черные движущияся точки, - это остроконечные, все еще зимния с опушкой, шапки башкир. Иногда такия точки помелькают на горизонте и пропадут; иногда же выплывают в степь, выростают и образуют фигуры всадников, плотно приросших кривыми ногами к тощим, но крепким, незнающих устали, своим иноходцам, - это гуляющие башкиры, лениво, безпечно, всегда шагом разъезжающие по родной степи. Пересекая ее во всех направлениях, они или просто отдыхают, разгуливая от нечего делать по степи, или-же, как мы уже и сказали, едут в гости в соседния кочевья, иногда верст за сто, где и обжираются до последней возможности жирной бараниной и напиваются до пьяна кумысом, так как скот уже вполне оправился и у всех все есть, всего вдоволь. А попивши да поевши у одного, отправляются к другому, и так проходит день, проходит другой, а башкирец все пьет кумыс, да слушает, как другой его собрат играет на курае (дудке) про дела минувших лет и про жизнь их отис и дид.

Степь между тем все растет, все подымается, входит в полную силу и высоту, тут новые цветные ковры застилают огромные пространства, - то точно красным сукном около перелесков по долинам и залежам, зардеет целебная клубника, из которой делается вкусная татарская пастила, вишневые садки дикой вишни, для которой нарочно из России приезжают торговцы, и, набирая ее целые десятки возов, делают из нея морс и выгоняют превосходную водку. Но первыми ягодами лакомятся безчисленные стаи птиц с их молодыми выводками.

А башкиры, соскучившись своим одиночным шатаньем из дома в дом, затевают уже сообща и целые народные празднества, такия же, как религиозные - рамазан и , которые они справляли перед кочевкой и которые ни чем решительно не отличаются от таких же праздников татарских. Народное празднество - зиам (собрание) опять-таки подобно татарскому и также справляется.

Несколько деревень соглашаются между собою пригласить к себе в гости другия деревни, и шлют для этого своих посланных. Посланные едут со свитою в праздничных платьях, назначают место, где должны собираться для общого увеселения; и этим местом выбирают обыкновенно большую ровную степь, где бы можно было разгуляться. Сюда съезжаются иногда и русские торговцы с пряниками, орехами и другими сластями; и тут толпа пестрит разноцветными костюмами, по преимуществу красными и синими. Виднеются повсюду войлочные летния белые шапки с загнутыми к верху полями, но костюмы все те же, что и у татар; те же длинные холщевые рубахи с отложными воротниками, те же беш-меты или кафтаны и также халаты по верх этих кафтанов, а затем широкие же шаровары и сапоги, или ичеги с калошами. Только не видать среди этой толпы женских фигур, покрытых белыми и пестрыми покрывалами, называющимися у татар Нет, тут все женския лица и фигуры совершенно открыты, - башкиры не признают затворнический закон Магомета, - из домашнем быту и в общественном женщины у них нисколько не скрываются и не сторонятся от мужчин. Вы видите и женщин, и девушек с открытой талией и грудью, обтянутой одним бешметом (кафтаном), из под которого виднеется отложной ворот длинной ситцевой или кольцевой рубахи, вышитый алого цвета нитками, грудь и шея увешаны ожерельями из монет, на ногах те же широкие татарские шаравары и красные или желтые сафьянные сапожки с высокими каблучками, хотя многия ходят и просто в лаптях. И женщины, и девушки сидят, ходят и гуляют вперемежку с мужчинами, и у девушек совсем не покрыты головы, а на женщинах красуются, унизанные бисером, шапочки (кожбовы), а иногда и шлемообразные, чашуйчатые шапочки (капядаш) с широкими и длинными хвостами, сплошь увешанными множеством монет. Женщины, разумеется, копошатся с различным варевом возле котлов, и первое место в этом вареве принадлежит особому башкирскому кушанью - биш-бармак, которое делается весьма незатейливо, крайне неряшливо, но считается самым вкусным, и чуть ли не лакомством. Баранину или говядину бросают в грязный котел, затем вареную ее режут на мелкие кусочки, а вместо её бросают в тот же котел нарезанное кусочками тесто (нечто в роде лапши), и, когда поспеет последнее, то кипятят все вместе и разливают уже по деревянным чашкам. Главное обыкновение при бишбармаке бишь (пять), барнак (пальцев). Когда случится на празднике волостной старшина, который прежде назывался начальником контона, так как прежде и Башкирия разделялась на контоны, то к нему все подходят, здороваются, подавая ему руку, но никогда не снимая шапки, что у них не в обыкновении, и приглашают на бишбармак. Где он сядет, туда соберутся, конечно, и муллы, далеко однако не пользующиеся тем почетом, что у татар, хотя также имеющие своего собственного муфтия в Оренбурге и также обучающие башкирских детей в своих школах при мечетях (медрессы), стоящих также не на той степени, как у татар. Но все-таки первые куски бишбармака подаются старшине и муллам, и хозяин угощения, взяв пятью пальцами говядину вместе с тестом кладет или втискивает их возможно большей пригоршней в рот почетному гостю, который, выложив обратно кушанье изо-рта на свою ладонь, начинает уже есть его по кусочкам, как требует того хороший тон. При бишбармаке подаются также, вареные в масле маленькие пирожки с мясом (нурпаря), подается и излюбленный башкирский сыр - крут (засушенный творог) и тут же конечно любимая конина, каймак, салма, что в изобилии запивается кумысом и бесконечным чаем, который не прекращается до последних самых ничтожных признаков его настоя или окраски и продолжается по несколько часов к ряду. Тут повсюду кипят самовары, или варится кирпичный чай в тех же котлах, где заранее варился и бишбармак; и тут повсюду начинают слышаться песни, дудит курай или (дудка), а там в одном месте затевается борьба с призами, в другом скачки, и молодым ловким борцам или джигитам, то-есть наездникам, толпа кричит: "мердяс! мердяс!" "браво, исполать!", и состязавшихся угощают бузой, катыком, а они ходят с пожеланиями хозяевам хорошого урожая и всего лучшого в жизни.

Песни раздаются по всей поляне и вблизи, и в отдалении, но песни тоскливые, заунывные до истомы, протяжные и дикия, хотя приятные и певучия. Поют кое-где полными голосами, но большею частью слышится пение горлом. Это особый род пения, которым отличаются башкиры и который всегда возбуждает общее любопытство, а хороший певец и общее внимание. Такой певец сильно всегда натуживается, краснеет, глаза у него наливаются кровью; он видимо гонит воздух сквозь дыхательное горло, и вы слышите чистый, ясный, звонкий свист с трелями и перекатами, как от стальных колокольчиков, только гораздо протяжнее, свист дыхательным горлом, а другой грудной голос вторит этому свисту глухим однообразным, но внятным басом, так что басовые ноты гудят неизменно, а изменения происходят только с дискантовыми звуками. При искусном певце эта игра горлом привлекает иной раз всю толпу, и, любя такое пение, башкиры заслушиваются им очень долго.

зиам собиралось человек тысяч по шести.

Так в празднествах проходит лето, и башкир начинает уже охать о старых временах, чувствуя, что приближается пора косить, а там и убирать хлеб. Ему жалко разстаться с кочевкою, а время все идет да идет, и уже начались заморозки, трава может потерять свой сок: соседи русские и татары давно уже откосили, а он все тужит о старине, когда не косили, а лошади, коровы и овцы были сыты; когда же накосит, то опять-таки накосит так мало, что успокаивается одним тем, что, если не достанет корма, то тогда лошадь, кобыл, жеребят он пустит на тибин, "там он своя кормит и ошат (кушает); тибинь трава много". Пускать на тибинь, это значит в степь на подножный корм, где лошадь, выкапывая корм из под снега, ест мерзлую траву, и где в степи, то выносит она страшные бураны, то ее едят волки, то наконец она проваливается в какие-либо заметенные пропасти.

После же сенокоса должна начаться жатва, и уж тут совсем приходится плохо башкиру: нужно нагибать спины, нужно усердно работать с утра до ночи, чтобы не пропало и то малое, что он посеял и то плохое, что едва уродилось на прекрасной земле, где у него, как говорится у нас в поговорке: "колос от колоса не слыхать человеческого голоса", а у татар и русских отличный урожай.

и так оставит на произвол судьбы, приговаривая: "Бог не дает, мы его забыл, не исполняем, что написано в Коране".

Но главная работница во всем у него и главная ответчица во всем, как и у всех диких восточных народов, - жена, которую он может купить за воз сена, и, если не хороша одна, то купит другую. Он считает себя полным господином, а жена - его раба, и она боится его, как огня. Она только прислуживает ему: раздевает его, снимает сапоги, седлает для него лошадь, подает ему умыться, а он, лежа на боку, только приказывает делать то, или другое.

И по душе он добрый человек, а не злой, зла не помнит, но так обращаются с женами все восточные народы; лень же его - это врожденная страсть то же всех восточных народов к наслаждениям. Без особой нужды башкирец ничего не станет делать, и он, как истый скотовод, привык к одной легкой работе, а не к тяжелой, как хлебопашец, за сохой и косой. К хлебопашеству, - к этому новому для него делу, когда ограничили его землею, на которой он пас свои стада совершенно свободно на башкирских обширных пространствах, он еще не привык и до сих пор не знает цену земли; вследствие чего и земли башкирския не так давно продавали башкиры за ничто. Он готов работать, хотя и усердно, но без особых напряжений, а так как бы исподволь, отчего и заработанная плата его на половину меньше против русских и татар. Он делает все медленно, не спеша, и, хотя аккуратно, но на половину меньше других. Его и берут вследствие этого на более мелкия работы: на заводы и золотые прииски, где башкиры рубят и возят дрова, приготовляют уголь, доставляют руду, занимаются промывкой золотого песка, отделяя его от разных металлических примесей и тому подобное. К его занятиям принадлежат также: отчасти лесной промысел, отчасти рыболовство, отчасти и охота, даже и соколиная, но более всего пчеловодство и наконец извоз. Этим последним он прославился в приуралье, как необузданной и безшабашной ездой, которую вы не встретите нигде и ни у кого. Положивши какую-либо клад в узенькия санки, он запряжет гуськом, с помощью мочальной никуда не годной сбруи несколько лошадей, сам верхом сядет на передовую, и с криком, со свистом и с безпрерывным стеганьем лошадей мочальным кнутом, он скачет сломя голову без дороги по известному ему направлению, не оглядываясь, по дебрям, буеракам, по непроходимому лесу, и скачет во всю прыть, не переводя так сказать духа.

Башкирца нельзя назвать глупым; он сметлив, даже не лишен остроумия, но он смирен, как дитя, и с ним можно делать, что угодно.

В прежнее время, судя по их древним воинственным наклонностям, правительство понимало, что они обнаружат свои способности в военном деле; и вследствие этого весь народ был обращен в казачество; детей их отдавали в корпуса, преимущественно в Оренбургский корпус, из башкир образовывали казачий полки, которые охраняли азиатския границы; в 1812 году из них сформировано было тридцать казачьих полков, но во время крымской компании французы назвали их только "северными амурами", вследствие их колчана и лука за спиной, как амур и изображается на картинках. Они, ни в эту крымскую компанию, ни в двенадцатом году ни в чем не обнаружили своей воинственности, и потому миллионное их войско пришлось уничтожить.

О хлебопашестве мы также говорили, но чтобы сделать вполне общую характеристику и дать более внушительную картину результатов их земледелия, то скажем, что редкая башкирская семья в продолжении большей половины зимы не голодает, а, если и ест, то впроголодь, довольствуясь, много-много, лепешками из толченого проса, или лебеды, испеченными в золе и похожими с виду на засушенную глину, с отвратительным промозглым запахом и неприятным вкусом. Лакомством же при этом считается у них - болтушка из воды с мукой и отвар на воде одного проса. И теперешний башкир безропотно переносит такую бедность и вполне примиряется с ней.

Он как бы стерпелся с нею, как бы стал безчувствен к ней, пришиблен или забит всеми окружавшими его невзгодами; и посмотреть на него и на его деревни, - эта картина одного общого несчастья и общого безысходного горя. Дырявые сапоги чуть-чуть держатся на ногах, пальцы выглядывают наружу, тело повсюду едва прикрыто лохмотьями полушубка, или кафтана; ни на нем, ни на его жене, ни даже на взрослой дочери нет никакой рубахи, он всю свою одежду надевает прямо на голое тело, дети же ходят и совсем нагишом. Изнуренный, оборванный, сонный, и вялый, он, не смотря на свои силы и способность переносить всякия лишения, кажется едва держащимся на худых ногах, широкая, стриженная черная голова его с узенькими карими глазками и редкой как бы выдернутой русой бородкой кажется как бы болтающейся на широких плечах, прикрепленных к широкой груди. Это в большинстве случаев захудалые, истощенные остовы, которые в силу таких тяжелых жизненных условий иногда вымирают, особенно при эпидемиях, целыми деревнями. Представить себе в этом народе его буйный и отважный характер почти нет возможности, а сказания о его прежней воинственности кажутся просто невероятными.

Он до наивности добр, услужлив, весьма гостеприимен и легковерен.

Вымирание этого миллионного народа, подобно его сородичам вогулам, которых насчитывают теперь только сотнями, не подлежит сомнению. Численность башкир с каждым годом падает, а не растет, как это нам известно относительно бурят.