[291]
Заключение
Настоящая работа, с одной стороны - очерк истории мифографии (весьма неполный), с другой - описание части ее принципов, отражающих, по нашему рискованному мнению, некоторые стороны строения мифологии. Поэтому сама мифография понимается в ней не столько как область литературы (т. е., например, «жанр»), сколько как область знания - знания древними собственных мифов - отразившаяся в весьма разнообразных книгах. Памятник мифографии для нас - любая книга, запечатлевшая занятия автора собиранием, упорядочиванием, пересказом, истолкованием мифов (пускай даже это занятие и не было для него единственным).
Это упорядочивание и изложение производилось различными способами (причем в каждой конкретной книге совсем не обязательно встречается только один способ). Мы называли эти способы «методами мифографии» или «принципами». Менандр Лаодикейский, говоря о сходных принципах построения гимнов к богам, называл их είδη - условно говоря, «видами», или просто «идеями», «эйдосами». Ведь и Аристотель, начиная свое знаменитое определение трагедии, говорит, что она есть «эйдос», и многочисленные употребляемые или избегаемые в данной работе слова - «жанр», «метод», «принцип», «строение», «структура», «внутренняя логика» - подразумевают одно и то же -
[292]
говоря по-аристотелевски, оформляющую, эйдетическую причину вещи.
Традиционные виды мифографии
Древнейшим принципом упорядочивания мифов был генеалогический; в генеалогическом порядке рассказывают Гесиоду обо всех богах и героях всеведущие Музы; генеалогия и остается в древности единственным принципом, призванным собирать и упорядочивать все мифы без исключения. Система генеалогий едина - ведь все родословия имеют общее начало, отражающее единство мировой природы.
Генеалогия показывает самое существенное в богах или героях - сверхъестественность их натуры. Она содержит в себе и ту идею, что родились они в глубокой древности. Затем - у логографов и хронографов - мифологическая генеалогия приобретает хронологическое значение, переделывается ради требований непротиворечивости и приводит, наконец, к идее всемирной хронологии.
Основа хорографического изложения мифов - это перечисление связанных с ними реалий (в самом широком смысле слова - от города до посвятительного дара в храме). Хорографическая мифография имеет дело с противоположной стороной мифологии: не с древностью и сверхъестественностью ее действующих лиц, а со следами, свидетельствами и результатами их действий в современности и повседневности.
Никакой собственно системы мифов, построенной географически, не было и нет; к единству и системе хорографическая мифография тяготеет лишь постольку, поскольку един населенный мир, а все его места сосуществуют и могут быть обозначены на одной карте.
У логографов генеалогия и хорография (точнее периэгеза) соотносятся как время, отсчитываемое поколениями богов и людей, и пространство ойкумены, из-
[293]
меряемое основанными богами и людьми городами. Эти оси пересекаются в фигуре героя-эпонима, давшего городу свое имя и обозначившего время его основания своей генеалогией.
Генеалогия и хорография на первых порах своего развития имели дело еще с вне-литературными источниками; в эллинистическое время начинается сбор мифов из памятников литературы: свод эпических поэм, «эпический кикл», превращается в краткий и полный обзор мифологической эпохи, «Handbuch» по мифологии. Рамки «эпического кикла» - от «Теогонии» до «Телегонии» - сочетаются у Лжеаполлодора с генеалогическим изложением мифов, у Гигина - с фабульным.
Эвгемеризм
В эллинистическое же время (или несколько раньше, если принять во внимание Геродора), начинают появляться те книги, из которых более ранние обычно называют «эвгемеризмом», а к последующим применяют обозначения «мифологические романы», Schwindelliteratur и пр. При изложении мифов у этих Schwindel-авторов появляется вполне новый организующий принцип, совершенно отсутствующий у других мифографов; его трудно назвать иначе, как идеей произведения (в современном смысле) или даже его концепцией. Такой идеей является у Дионисия Скитобрахиона и Эвгемера (имя последнего, вероятно, есть произведенный от этой самой идеи псевдоним) водворение культуры и благозакония во всей ойкумене, у Лжеплутарха - сохранение мифологического прошлого в диковинах настоящего. Сами по себе обе темы вовсе не чужды традиционной мифологии - достаточное количество мифов говорит о происхождении культурных установлений, о борьбе героев со зверями
[294]
их и придумывает свои (а потом столь же беззастенчиво приписывает свое произведение самой глубокой древности).
Генеалогия и хорография (по крайней мере, ранние), фиксируют мифы, какими они были до и вне книг; эпический кикл и фабула собирают их по книгам и упорядочивают - первый менее, вторая более жестко; эвгемеризм же выдумывает новую, уже чисто книжную мифологию, взяв из натуральной лишь какую-то одну тему, спрямив и нарочито заострив ее (так что она становится идеей), а потом подтасовав под нее традиционные мифы или даже заменив их новыми.
Фабульная мифография: мифы и единство действия
Подробно в работе говорится только об одном «виде» мифографии - о фабульном; «фабулами» традиция назвала разбираемый латинский сборник изложений мифов и подписала его именем Гигина. Фабульная мифография, как и эпический кикл, собирает мифы по памятникам литературы.
Мифографическая фабула есть результат применения к мифологии критерия единства действия (при этом применявшие его, скорей всего, вовсе не задавались целью следовать Аристотелю). Из единства действия вытекают объективные закономерности фабулы трагедии, названные Аристотелем в «Поэтике»: краткость, наличие «дезиса» (завязки) - сплетения обстоятельств, и «лизиса» (развязки) - разрешения и итога этих обстоятельств.
[295]
«мифографической» же фабулу делает мифологическое содержание, а то, что содержание именно мифологическое, выясняется из «титула» (отсутствующего в «фабуле вообще», пример которой приводит Аристотель, пересказывая «Одиссею»). «Титул» - это первые слова фабулы, содержащие имя ее мифического протагониста и сведения о его родителях и родном городе, т. е. генеалогическую и хорографическую координаты (теоретически позволяющие расположить фабулы именно по ним - чего, однако, не делалось).
Первой приложила к мифологии принцип единства действия трагедия (и ее пересказ, «аргумент»); ею были определены десятки «мифопей» - единиц мифологического содержания - и множество трагических мифопей сохраняется в фабулах Гигина (которые при этом вовсе не обязательно являются пересказом конкретной трагедии).
Титул и лизис, т. е. имя героя и то, что же с ним произошло, - главные, неустранимые части фабулы, подобные подлежащему и сказуемому; без титула фабула будет ни о ком, а без лизиса - ни о чем; дезис же может расширяться и сокращаться вплоть до полного устранения. Титулы всех фабул по определению различны: иначе это будут варианты одной и той же фабулы. Лизисы же могут быть различны, а могут быть одинаковы; следовательно, их можно классифицировать: здесь мы переходим от общих характеристик фабулы к конкретному содержанию.
Чаще всего фабулы (особенно фабулы с трагической мифопеей) кончаются чьей-либо смертью; пользуясь аристотелевским обозначением одной из «частей фабулы», это можно назвать «лизисом-пафос'ом» или просто лизисом-смертью. Часто лизисом бывает превращение; после смерти или превращения иногда добавляется причина-айтия - указание на следствие
[296]
мифических событий, сохраняющееся поныне. Можно определить и другие постоянные виды лизисов (кара, приговор, νόστος и др.). Частота этих событий всегда была видна невооруженным глазом: по «причинам» и по превращениям собирали мифы Каллимах и Овидий. Πάθος-смертъ, превращение, причина-айтия могут соединяться в одном лизисе; но у Гигина это происходит не очень часто.
или этиологических «причин»1. При составлении каталога общий элемент фабул выносится в заголовок, титулы превращаются в пункты списка. Титул - голова фабулы; частокол Эномая, усеянный головами женихов Гипподамии, - воплощенный «каталог по лизисам», первое на свете оглавление. Обстоятельства, заставившие их посвататься к Гипподамии, их «дези-сы», были, надо полагать, различны; но после того, как все они подверглись одинаковому «лизису-смерти», от них остались лишь выстроенные в ряд головы и имена-«титулы», которые перечислял Гесиод.
В оглавление частей сборника превращаются у Гигина царские списки; оглавление, перечень фабул, предпослано и всей книге, что отнюдь не характерно для древней литературы: это требование взывающей к каталогу природы фабулы. Если вспомнить, что пункты каталогов у Гигина могут расширяться в целые фабулы (при которых титул становится как бы заголовком), а титулы отдельных фабул, теряя сказуемое и становясь назывными предложениями, превращаться в подобные пунктам каталога заголовки, становится
[297]
ясным логический предел фабульной мифографии - сборник фабул как распространенный каталог богов и героев.
Трактат Лжеплутарха «О реках», написанный, вероятно, позже греческого оригинала Гигина, использует форму фабулы не для изложения мифов, а для легкого сочинения новых «лжемифов». Выдумывая мифы, Лжеплутарх сочиняет фабулы: в них наличествует титул, дезис, лизис и виды лизиса, а весь сборник, построенный как каталог, с мифографической точки зрения является каталогом их «лжемифических» эпонимов. Как все эвгемеристы, Лжеплутарх свободен от шершавостей реального материала; он смотрит на него издалека, спрямляет его строение, и под спрямленную схему великолепно ложатся свежепридуманные примеры. Три вида лизиса - смерть, превращение, причина - почти обязательно соединены у него в каждой фабуле. Этот «синтетический лизис» Лжеплутарха помогает нам сформулировать «основную фабулу», в начале которой стоит генеалогия и хорография, а в конце - три «вида лизиса»: смерть, превращение, причина. Герой «основной фабулы», причисленный генеалогической сноской к древним и сверхъестественным существам, а хорографической привязанный к конкретности населенного мира, в результате хитросплетения судеб гибнет и превращается в одну из его составляющих.
* * *
«основная фабула» и как ее квалифицировать? С точки зрения Аристотеля - а значительная часть настоящей работы построена как развитие нескольких его тезисов - она, наверно, есть эйдетическая причина конкретной мифографической фабулы. Перипатетический пафос вообще пронизывает работу с начала до конца: перечислить множество
[298]
наличествующих предметов, классифицировать их, найдя общее и различное и объединив таким образом разрозненное в целое, а в целом выделить разумно соотнесенные части; так и ищутся эйдетические причины. А к чему их искать? Рука Стагирита, которой он указывает перед собой, этот мужественный жест, приписанный ему Рафаэлем, не имел бы смысла, если бы рядом не стоял его противник и учитель, указывая на небо.
[299]
За советы и замечания автор благодарит:
Н. В. Брагинскую, И. И. Ковалеву, О. Л. Левинскую, Е. В. Приходько, Д. В. Джохадзе, А. Е. Кузнецова,
A. И. Солопова,
и, наконец, А. А. Тахо-Годи, без которой всей работы вообще бы не было.
γενεαλογίας deorum libri quindecim cum adnotationibus Jacobi Micylli; ... Basileae apud Joannem Heruagium mense septembri anno MDXXXII (1532); C. Valerii Flacci Setini Balbi Argonauticon libri octo, cum eruditissimis Aegidii Maseru Parrhisiensis com-mentariis (1527).
[300]
Сноски
Страница 296 :