СРЕДНЕВЕКОВАЯ ЕВРОПА
Представления о красоте
Красивым считалось разноцветное и блестящее, а чаще всего еще и богатое. Но вместе с тем красивое - это было доброе. Обаяние физической красоты было так велико, что она являлась непременным атрибутом святости. Добрый Бог — это, прежде всего прекрасный Бог, и готические скульптуры воплощали идеал людей Средневековья. Средневековые святые обладали не только семью духовными дарами — дружественностью, мудростью, способностью к взаимопониманию, честью, одаренностью, уверенностью и радостностью, но также и семью телесными дарами — красотой, ловкостью, силой, свободой в движениях, здоровьем, способностью к наслаждению и долголетием. Это относится даже и к святым «интеллектуалам», в том числе и к Фоме Аквинскому. Рассказчик-доминиканец утверждал: «Когда св. Фома прогуливался на лоне природы, народ, работавший на полях, бросив свои занятия, устремлялся ему навстречу, с восхищением созерцая его величественную фигуру, красоту его человеческих черт; в гораздо большей степени их толкала к нему его красота, чем его святость». В Южной Италии Фому звали «BosSiciliae» — «Сицилийский бык». Таким образом, этот интеллектуал для народа своего времени был, прежде всего «здоровяком».
Культ физической силы был свойственен, конечно, прежде всего представителям военной аристократии, рыцарям, страстью которых была война.
(Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992)
КУЛЬТУРА ПРОСВЕЩЕНИЯ
Дидро о морали верующих и атеистов
Мне нужно было поговорить по одному делу с маршалом де***. Утром я отправился к нему. Его не было дома, и я велел доложить о себе герцогине. Это очаровательная женщина; она прелестна и набожна, как ангел; кротость написана у нее на лице; притом интонация голоса и наивность ее речи — все это так гармонировало с ее наружностью. Она была за туалетом. Мне предлагают сесть; я сажусь в кресло, и мы начинаем разговор. В ответ на несколько замечаний с моей стороны, осведомивших ее о моей личности и изумивших ее (ибо она была убеждена, что человек, не признающий пресвятой троицы, — каторжник, который кончит виселицей), она говорит мне:
Вы, не господин ли Дидро?
Дидро. Да, мадам.
Герцогиня. Так это вы ни во что не верите?
Дидро. Я.
Герцогиня. Но ведь у вас мораль верующего человека.
Дидро. Почему бы нет, если этот верующий — честный человек?
Герцогиня. И в своей жизни вы сообразуетесь с этой моралью?
Дидро. Как только могу.
Герцогиня. Как! Вы не воруете, не убиваете, не грабите?
Дидро. Очень редко.
Герцогиня. Что же выигрываете вы, не веруя в бога?
Дидро. Ничего, мадам. Разве веруют ради какой-нибудь выгоды?
Герцогиня. Не знаю; но соображения выгоды нисколько не вредят делам ни этого, ни иного мира… Если вы не вор, не убийца, то, согласитесь, по крайней мере, что вы непоследовательны.
Дидро. Почему же?
в этой жизни. Признаюсь, я ссужаю богу деньги под ростовщические проценты…
Дидро. Что касается меня, то я получаю со своего капитала пожизненную ренту.
Герцогиня. Нищенский доход.
Дидро. Разве вы предпочитаете видеть во мне ростовщика?
Герцогиня. Ну да, ведь с богом можно заниматься ростовщичеством сколько угодно, его не разоришь. Я знаю, что это несколько неделикатно, но что же делать. Вся суть в том, чтобы попасть на небо, хитростью или силой; нужно все поставить в счет, не пренебрегать никакой выгодой. Увы! Мы напрасно стараемся, наш вклад очень скуден, по сравнению с ожидаемым доходом. А вы ничего не ждете?
Дидро. Ничего.
Герцогиня. Что же может побудить неверующего быть добрым, если он не безумен? Я очень хотела бы это знать.
Дидро. Я вам скажу.
Герцогиня. Вы меня обяжете.
Дидро. Не думаете ли вы, что можно быть так счастливо рожденным, что будешь находить большое удовольствие в том, чтобы делать добро…
Герцогиня. Думаю.
Дидро... Что можно получить превосходное воспитание, укрепляющее естественную склонность к добрым поступкам…
Герцогиня. Конечно.
Дидро… И что в любом зрелом возрасте мы по опыту узнаем, что для нашего собственного счастья в этом мире лучше быть, в конце концов, честным человеком, чем мошенником?
Герцогиня. О, да, но как можно быть честным человеком, когда дурные принципы, объединяясь со страстями, влекут нас ко злу?
Дидро. Из-за непоследовательности; что может быть проще, чем быть непоследовательным?
Герцогиня. Увы, к несчастью, нет ничего проще: веруешь, а ведешь себя каждодневно, как неверующий!
Дидро. И, не веруя, ведешь себя почти как верующий… Но думаете ли вы, что ужасные опустошения, произведенные религией в истекшие времена, и те, которые она произведет в будущем, в достаточной мере компенсируются этими нищенскими выгодами? Подумайте: она создала и поддерживает самую неистовую вражду между нациями. Нет мусульманина, который не воображал бы, что, искоренив христиан, которые, со своей стороны, столь же нетерпимы, он делает угодное богу и святому пророку дело. Подумайте: она создала и поддерживает такие раздоры среди народов одной и той же страны, которые редко утихают без пролития крови. Наша история представляет в этом отношении совсем недавние и весьма мрачные примеры. Подумайте: она создала и питает сильнейшую и упорнейшую вражду в обществе между гражданами, в семье между родными. Христос сказал, что он пришел отделить мужа от жены, мать от детей, брата от сестры, друга от друга; его предсказание исполнилось слишком точно.
(Дидро Д. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 1986)
Об идеале красоты
Так как бледный цвет лица и кожи считался признаком красоты, то в XVIII веке тратили огромную массу пудры. Впрочем, на то существовала и другая причина, о которой речь впереди. Лишь розовым налетом должна быть подернута кожа, точно сквозь нее просвечивает тайный огонь желаний, ни на минуту не потухающий, как доказательство постоянной готовности к галантным похождениям. То огонь, только электризующий, а не сжигающий ни очага, на котором он горит, ни предмета, которого он коснется.
Венерой считается та женщина, груди которой подобны «двум чудесным сахарным головам наслаждения», а бедра — «двум сладострастным полушариям блаженства». Члены ее должны быть подобны «плющу нежности»...
объясняется также и употребление румян — тоже одной из особенностей XVIII в. Так как повелевать природой человек не в силах, то искусственно был создан цвет, считавшийся типическим цветом красоты. С этой целью румянились не только женщины, но и мужчины. Впрочем, конечно, и тогда уже румяна были для женщин единственным средством остановить время и сохранить путем соответствующей ретушевки подобие вечной весны...
— совершеннейший тип мужчины. Первоначально, в эпоху восходящего абсолютизма, он принимает позу величия. Каждый хотел изобразить Бога, в его лице ступающего по земле...
В эпоху упадка абсолютизма он становится все более женоподобным. Женственность становится его характернейшей сущностью. Женоподобными становились его манеры и костюм, его потребности и все его поведение. .... Этот модный во второй половине XVIII века тип зафиксирован в следующих словах:
«Мужчина теперь более чем когда-либо, похож на женщину. Он носит длинные завитые волосы, посыпанные пудрой и надушенные духами, и старается их сделать еще более длинными и густыми при помощи парика. Пряжки на башмаках и коленах заменены для удобства шелковыми бантами. Шпага надевается — тоже для удобства — как можно реже. На руки надеваются перчатки, зубы не только чистят, но и белят, лицо румянят. Мужчина ходит пешком и даже разъезжает в коляске как можно реже, ест легкую пищу, любит удобные кресла и покойное ложе. Не желая ни в чем отставать от женщины, он употребляет тонкое полотно и кружева, обвешивает себя часами, надевает на пальцы перстни, а карманы наполняет безделушками».
(Фукс Э. Иллюстрированная история нравов: Галантный век. М., 1994)