СОН И СНОВИДЕНИЕ
СОН И СНОВИДЕНИЕ - 1. Интерпретация природы Ca как феномена физиологического в средневековых медицинских и теологических трактатах основывалась главным образом на античной гуморальной теории, согласно которой вся деятельность человеческого организма базируется на правильном функциональном соотношении четырех его главных жидкостей: крови, слизи, черной и желтой желчи. Многие авторы (Константин Африканский, Хильдегарда Бингенская, Гильом из Сен-Тьерри) связывали состояние С.а с процессом пищеварения, в ходе которого влажные и теплые пары перевариваемой пищи окутывают мозг, погружая человека в состояние покоя и способствуя восстановлению его жизненных сил. В частности, теоретические разыскания в этом направлении легли в основу практических рекомендаций Адама Кремонского, касающихся питания, Ca и активного образа жизни и адресованных собиравшемуся в крестовый поход императору Фридриху II. Ограждение от наплыва чувственных впечатлений дня позволяет вечно бодрствующей душе видеть во Се «истину» (Хильдегарда Бингенская), «обозревать прошлое, настоящее и будущее» (Гильом из Сен-Тьерри). Устная народная традиция связывала состояние Ca со способностью души отделяться от тела и путешествовать вдали от него. Отсюда запреты внезапно будить спящего и менять положение его тела, дабы не воспрепятствовать душе вернуться назад.
Средневековье не знало интимности современных спален. До XII-XIII вв. все домочадцы городских жилищ спали, как правило, в одном помещении, в холодное время года обогреваемом жаровней или открытым огнем; каменные печи появляются с XIII в. В деревне такое положение вещей едва ли переменилось до XVI в. Кровати, если они вообще имелись, бывали рассчитаны на всю семью, включая детей, становившихся, таким образом, свидетелями половой жизни взрослых. Покаянные книги и проповеди пестрят историями о младенцах, задавленных спящими взрослыми. Иногда постель делили и совершенно посторонние люди, паломники, бедные странники, на постоялых дворах, содержатели которых норовили положить в одну постель вместо двух-трех постояльцев пять или шесть; не иначе дело обстояло и в церковных и коммунальных госпиталях и приютах. Спальные принадлежности не отличались большим разнообразием. Беднякам случалось довольствоваться соломенной подстилкой. В среде менее обездоленных со времени раннего средневековья кроватями нередко служили незатейливые деревянные ящики, покрытые матрасом, который набивали той же соломой, тростником, листьями или мхом; перины - скорее редкость. В идеале постель дополняли льняная простыня, меховое или матерчатое одеяло, небольшие подушки. С XII в. в городах спали на высоком деревянном ложе - достаточно комфортабельном у тех, кто побогаче, с кожаными ремнями вместо современных пружин. Такая постель бывала снабжена занавесом и деревянным навесом, призванными оградить спящих от насекомых и мелких грызунов. Настоящая мода на не лишенные этого практического назначения роскошные балдахины возникает в среде итальянской знати в кон. XV в.
В монастырях эта сфера человеческой жизни до мелочей регламентировалась уставами. Монастырская братия почивала в общей спальне, дормитории; индивидуальные кельи не получили признания до XVI в. В XII-XV вв. ложа иногда отделялись занавесками и ширмами. Во избежание гомосексуальных контактов, спали в одежде и при свете лампад. В соответствии с Уставом Бенедикта, ночной С. монахов продолжался от захода солнца до часа или двух после полуночи. Длинным летним днем монахам, кроме того, полагался послеобеденный отдых. В монастырях к северу от Альп после заутрени разрешалось поспать до восхода солнца. Характерная для официальной церковной культуры низкая оценка Ca вытекает из библейского убеждения в том, что С. - время, украденное у покаяния; к тому же, во Се возрастает опасность оказаться подверженным дьявольскому соблазну (Мат. 25, 5-13; 26, 40-45; Map. 14, 37-41; Лук. 14, 45-46). С. прочно ассоциируется со смертью (Иоан. 11, 11-13). Короткий, нерегулярный, часто прерываемый С. монахов не столько связан с практикой аскезы, сколько отвечает необходимости беспрестанно славить Господа, особенно в то время, когда все остальные люди предаются Су. В монастырской жизни С оправдан лишь как необходимая дань физиологии - возвращающий силы, необходимые для служения Господу; ему отводится минимум времени, которое категорически запрещается тратить, к примеру, на чтение в постели.
В миру чередование бодрствования и Ca определялось долготой светового дня. Трудовой день начинался с первыми лучами зари, а с наступлением темноты укладывались спать. В длинные зимние ночи, вероятно, спали больше. В средние века ночь воспринималась как наиболее опасная часть суток, и отходя ко Су, люди не чувствовали себя спокойно. Боязнь расстаться с жизнью во Се, без исповеди, покаяния и отпущения грехов, побуждала христиан вечерней молитвой вручать себя Господу, осенять постель крестным знамением. Люди простые не пренебрегали также и всевозможными амулетами и ритуальными действиями, гарантирующими от несчастий, которые могут приключиться ночью. Те, кого, например, преследуют ночные кошмары, должны были перед Сом раздеться догола в центре комнаты (ритуальное обнажение тела имеет охранительные, апотропеические функции). В кругу образованной знати в высокое средневековье становятся популярными трактаты о магических, в особенности апотропеических свойствах камней, растений, животных, об их способностях влиять на глубину Ca и на сновидения. Так, считалось, что сладкий С и приятные сновидения вызывает рубин, бриллианту же свойственно отгонять пустые и страшные С.ы. Нарушение Ca, ночные кошмары официальное вероучение приписывало вредоносному действию дьявола, уходящая корнями в дохристианскую архаику народная традиция - неким существам, марам, или ведьмам, обернувшимся марами. Медики объясняли бессонницу нарушением правильного соотношения в головном мозге четырех упомянутых жидкостей.
2. Взгляды античных мыслителей (Аристотеля,- Макробия) на природу и свойства сновидений оказали исключительное влияние на средневековые теологические и медицинские теории вопроса. Так, на протяжении всего средневековья находит своих приверженцев разработанная неоплатоником Мак-робием типология Сов: ниспосланные свыше пророчества (oraculum), видения (visio), Сы-символы, нуждающиеся в интерпретации (somnium), пустые, ничего не значащие сновидения, навеянные впечатлениями дня или телесными ощущениями (insomnium), a также болезненные фантазмы (phantasma), к которым, в частности, относятся ночные кошмары (ephialtes).
Патристике интерес к Сам представлялся в целом подозрительным как заведомый пережиток язычества и упование на иные, помимо божественной, силы (ср. Гал. 4, 8-18). На рубеже II и III вв. Тертуллиан в трактате «О душе», содержащем пространный экскурс в природу Ca и сновидений, тем не менее, признает, что С.ы могут носить характер божественных откровений, и приводит тому примеры из греческой и римской истории. Он подразделяет сновидения на ниспосланные Богом, насланные демонами и самопроизвольно возникающие в душе человека - взгляд, впоследствии разделяемый всеми отцами церкви, включая Иеронима, Амвросия Медиоланского, Августина. Размышляя над сущностью человеческой души, последний апеллирует к собственным Сам и Сам своей матери. По мнению Августина, во время Ca тела перед внутренним взором беспрестанно бодрствующей души проходят картины, складывающиеся из переживаний и впечатлений прожитого дня, а также из воспоминаний о прошлом, скрытых желаний, помыслов, идеалов, которые, переплетаясь между собой, создают новые, подчас причудливые и фантастические картины и образы. Обосновывая эту творческую способность конструирующей сновидения души, Августин подчеркивает, что за все совершенное во Се душа не несет ответственности перед Богом; особенно это касается эротических грез. Допуская, что Бог может открыть свою волю спящему через своих ангелов, которые облекаются в знакомые человеку образы, например, умерших близких, Августин, однако, предостерегал от слепой веры в С.ы. Таковые всякий раз нуждаются в критическом осмыслении через соотнесение с буквой св. Писания. Григорий Великий различал шесть видов сновидений в зависимости от того, снятся ли они на полный или пустой желудок, гнетут ли спящего какие-либо заботы и т. п. Свои сомнения в возможности корректно толковать С.ы он объяснял кознями вездесущего дьявола. Враг рода человеческого не упускает случая морочить людям голову, и безошибочно отличить истинное откровение от дьявольского наваждения могут лишь святые. Еще больше скепсиса в вопросе о правильном понимании пророческих сновидений демонстрирует Исидор Севильский.
С XII в., особенно в «автобиографиях», интерес к Сам и их интерпретации заметно возрастает, сама же тема отныне не слывет опасной. Многие авторы (Альхер Клервоский, Хильдегарда Бингенская, Иоанн Солсберий-ский, Гвибер Ножанский), признавая за душой способность к тому, что можно было бы назвать ясновидением, предостерегают от наивной веры во все сновидения без разбора не только из-за опасности поддаться дьявольскому искушению, но и потому, что семантика их образов гораздо более многозначна, нежели семантика языка. Непригодные для истолкования пустые и фантастические сновидения и ночные кошмары Иоанн Солсберий-ский объяснял душевным и физическим состоянием человека с точки зрения гуморальной теории и предлагал использовать для диагностики заболеваний. С расцветом схоластики искания европейской мысли в этой области все чаще обращаются к наследию Аристотеля, в частности, его сочинениям «О Се и бодрствовании», «О сновидениях». Учение Аристотеля Альберт Великий дополнил и скорректировал в соответствии с христианской доктриной и уровнем современного ему знания. Отправляясь от гуморальной теории, Альберт Великий показал, как именно каждая из четырех жидкостей человеческого тела воздействует на С. и характер сновидений, которые в свою очередь могут свидетельствовать о болезненном состоянии организма. Вслед за Аристотелем он признает существование пророческих, вещих Сов, источник которых - исходящий от Бога «мировой разум», влияющий на человека посредством света звезд. Это влияние облекается в разнообразные картины сновидений, от самых сумбурных до вполне пророческих, при частичном включении чувственного восприятия и бодрствовании рассудка. С.ы, касающиеся событий повседневной жизни, но в завуалированной, метафорической форме, по его мнению, поддаются расшифровке посредством астрологии, толкования чисел и пр., а также магии, впрочем, категорически осуждаемой церковью. Учение о роли небесных светил и «мирового разума» не обошел своим вниманием и Фома Аквинский. Оправдывая астрологию как науку, Фома Аквинский весьма скептически относился к возможности адекватного истолкования Сов астрологами. После сочинений Альберта Великого и Фомы Аквинского популярность темы сновидений, возможности и способов их интерпретации заметно возрастает. Своим авторитетом великие схоласты окончательно лишают ее ореола запретности, и позднее средневековье характеризуется большим разнообразием частных мнений и точек зрения на этот предмет. В Сах не усматривают более либо дьявольское наваждение, либо божественное откровение. К такой категоричности в трактовке сновидений охладела даже позднесредневековая мистика, перестав выискивать в каждом Се послание свыше. Доминиканская монахиня-мистик Маргарита Эбнер признается, например, что слишком многие ночные образы заставили ее усомниться в их божественном происхождении, и только внутренняя радость при пробуждении в отдельных случаях позволяет веровать в обратное. Интерес к Сам все более явственно секуляризируется. Медики обращаются к теме сновидений в связи с диагностикой и прогностикой заболеваний. Из Средиземноморья в Европу проникают сонники, и толкование Сов делается популярным и доступным ремеслом. Принципиальное осуждение попыток интерпретации сновидений как разновидности магического гадания, звучащее из уст Николая Кузанского или Дионисия Картузианца, теряется в общей атмосфере терпимости и интереса к новым веяниям. Большинство позднесредневековых авторов, Джакопо Пассаванти, Николай Оремский, Жан Жерсон, Эней Сильвий Пикколомини, ограничиваются лишь указанием на свое критическое отношение к успеху подобных истолкований, признавая их важность для медицины и самопознания личности.
3. Декларируемое официальной церковью скептическое отношение к Сам и их пророческим свойствам не ослабляло общественного интереса к данной теме, и сам факт частого упоминания сновидений в средневековых источниках самых разных жанров свидетельствует о той большой роли, которую они играли в повседневной жизни всех слоев общества. Продолжая древнюю традицию, средневековая культура наделяла С.ы функцией медиума между сферами земного и потустороннего, разумеется, по-разному воспринимаемой и интерпретируемой на разных «этажах» культуры. Архаические представления о Се как «второй реальности» продолжали сохраняться в устной народной традиции и после принятия христианства. Церковь осуждала подобные взгляды как суеверия. «Кто же настолько глуп и неразумен, чтобы принимать виденное во Се за существующее на самом деле?» - вопрошает в нач. XI в. Бурхард Вор-мсский. Народная мысль связывала сновидения со способностью души отделяться от тела и путешествовать вдали от него, живя другой, параллельной жизнью. Картины Сов относятся, в таком случае, на счет виденного душой во время таких путешествий. Следы подобных представлений легко обнаружить, например, в приведенной Павлом Диаконом легенде о франкском короле Гунтрамне. Когда Гунтрамн спал в лесу, положив голову на колени своего спутника, тот увидел, как изо рта короля выскользнула ящерица и направилась к протекавшему неподалеку ручью. Тогда слуга положил свой меч, и ящерица перебралась по нему, как по мосту, скрылась в неглубокой расселине, а затем тем же путем вернулась в рот спящего короля. Проснувшись, Гунтрамн поведал, что во Се проходил по железному мосту к горе, полной золота. В таком качестве С. сродни смерти, поскольку и смерть, по народным повериям, является лишь переходом души в параллельно существующую реальность. С. - открытая граница между жизнью и смертью; отсюда в сновидениях - мотив посещений потустороннего мира, общения с умершими и получения от них всевозможных пророчеств и указаний. Хотя со времен Августина официальная теология нередко квалифицировала подобные С.ы как всего лишь фантазии спящих, мало-помалу они возникают в средневековой культуре в христианизированном виде благочестивых видений. Устав монастыря Клюни предписывал рассматривать явление монахам во Се умерших собратьев в качестве действительных просьб помочь их душам, умножив число заупокойных месс.
С - открытие границы между настоящим, прошлым и будущим. Отсюда вера в вещий смысл Сов. В отличие от теологической традиции, в обыденной жизни вещее сновидение - не обязательно божественное откровение. Найти скрытую истину при желании возможно в любом Се - удел колдунов, знахарей, в позднее средневековье астрологов, либо просто мудрых и сведущих в этом деле людей, подобных Ньялю в одноименной исландской саге или Уте из «Песни о Нибелунгах». В целом истолкование Сов осуществлялось в соответствии с традицией, зафиксированной в сонниках. По своей идее сонник призван давать символические замены жизненных реалий и ситуаций, причем связь между явившимся во Се символом и обозначаемым строится на разных принципах: тождества, подобия, противоположности, метонимических или метафорических ассоциаций и т. д. Врачи пользовались сонником, ошибочно приписываемым Арнольду из Виллановы. Многочисленные астрологические сочинения вызвали к жизни т. н. лунные сонники - предполагавшие наблюдение за фазами луны, отчего зависело, сбудется ли увиденное и когда. Наиболее популярным в средневековье сонником был «Сонник Даниила», содержавший перечень мотивов сновидений в алфавитном порядке. Он возник не позднее IV в., и составивший его анонимный греческий автор, вероятнее всего, переработал более древний сонник Артемидора Дальдианского (II в.). С X в. по всей Европе распространяются многочисленные латинские списки «Сонника Даниила», а с кон. XIV в. - переводы на народные языки. Устойчивые истолкования Сов в устной народной традиции - особый жанр фольклора, во многом схожий с такими его формами, как гадания или загадки. Птицы, к примеру, символизировали души умерших либо тех, кому суждена скорая смерть; длинные волосы снились к могуществу и славе; свинья предвещала дурной оборот дел и служила своеобразным предупреждением об опасности; облаченный в рясу священник на коне или на проповеднической кафедре - к близкой утрате.
Даже если рассматривать С.ы как продукты индивидуальной фантазии, их общий фон составляют неповторимые социальные и культурные условия времени средневековья, доминирующие в обществе и культуре коллективные представления и мыслительные схемы, комплексы и фобии. В литературе мотив вещих Сов сохраняется кактопос и как особый художественный прием. С Крим-хильды в «Песни о Нибелунгах» предвещает гибель Зигфрида от рук Хагена и Гунтера, Карл Великий «Песни о Роланде» предугадывает в сновидении смерть Роланда. Доверие к Сам, пристальное внимание к ним как к посланиям свыше делает их уместным и убедительным «аргументом» в пользу основания того или иного монастыря, перенесения реликвий, избрания аббата или епископа и пр. В кон. XII в. помышлявший о епископской кафедре Гиральд Камбрейский опубликовал 31 свидетельство о своих и чужих сновидениях, символика сюжетов и образов которых недвусмысленно указывала на его выдающиеся достоинства и обоснованность претензий. С.ы современника Гиральда, норвежского конунга Сверрира в «Саге о Сверрире» имеют идеологической задачей раскрыть высокую миссию Сверрира, его богоизбранность и тем самым обосновать права на престол. Граница между истиной и вымыслом в средние века не совпадает с современной.
Литература: Burke Р. L'histoire sociale des rêves // Annales ESC, 28 (1973). P. 329-342; Fischer S. The Complete Medieval Dreambook. A multilingual, alphabetical «Somnia Danielis» Collation. Frankfurt a.M., 1982; Fisher S . R. The Dream in the Middle High German Epic. Bern, 1978; Kamphausen H.J. Traum und Vision in der lateinischen Poesie der Karolingerzeit. Bern, 1975; Le G off J. Les rêves dans la culture et la psychologie collective de l'Occident //Idem. Pour un autre Moyen Age. P., 1975. P. 299-306; I sogni nel Medioevo / a cura di T.Gregory. Roma, 1985; Wittmer-Butsc h M . E . Zur Bedeutung von Schlaf und Traum im Mittelalter. Krems, 1990.
Ю. Е. Арнаутова