ПЫТКА
ПЫТКА - На протяжении средневековья П.а применялась как средство установления истины, как способ получения признания преступника или подозреваемого и как средство наказания. В П.е выявляются установки общества по отношению к нравственному и физическому существу индивида, равно как и оценка его социально-правового статуса. Право). П.а- наследие античности. В древней Греции П.а применялась только к рабам. Так же дело обстояло первоначально и в Риме, однако в период империи применение П.и было поставлено в зависимость от деления общества на «достойных», «благородных» (honestiores) и «неблагородных», «низких» (humiliores). П.ам могли быть подвергнуты «незначительные люди», включая рабов и простолюдинов, но honestiores, как правило, от нее были свободны. Исключения составляли преступления против императора.
Ордалия - «божий суд»
В варварских королевствах, созданных на территории завоеванной германцами империи, свободные люди П.ам не подвергались, и личное достоинство германца было несовместимо с применением подобных мер. Лицо свободного происхождения очищалось от обвинения при содействии соприсяжников из числа сородичей и друзей, которые свидетельствовали о его невиновности и добропорядочности. Телесные наказания были уделом несвободных. Свобода и несвобода).
Тем не менее такая специфическая разновидность П.и, как ордалия («божий суд»), получила распространение в правовой практике. Ордалия не была средством насильственного исторжения признания вины, в ней П.а играла иную роль. Божий суд представлял собой средство установления юридической истины путем обращения к воле Творца. Тяжущиеся лица добровольно соглашались подвергнуться испытанию, сопряженному с П.ой, для того чтобы обнаружить, на чьей стороне правда. В основе ордалии лежало убеждение в том, что Бог постоянно вмешивается в людские дела и поэтому его можно побудить к участию в судебной тяжбе. Ритуальный характер ордалии как нельзя лучше соответствовал культурным представлениям и верованиям того периода. Ордалия не предполагала признания подозреваемого, и об истине судили на основании следов, оставленных судебным испытанием.
Участники божьего суда проходили испытание раскаленным железом, которое они держали в руках или ходили по нему босиком (обычно по плужным лемехам), либо кипящей водой, в которую опускали руку. Обожженную руку или ноги забинтовывали, а на третий день повязку снимали и по состоянию полученных ран судили о виновности или невиновности участников ордалии.
Составными частями этой процедуры были благословение огня и железа, месса, молитвы, принятие тела Христова, т.е. евхаристии. В народе божий суд считался наиболее надежным методом доказательства правоты; в ордалии вера в постоянное вмешательство Бога в человеческие дела переплеталась с магическими представлениями. К божьему суду прибегали и в делах, связанных с религией. Любопытно, как Григорий Турский изображает богословский спор между ортодоксальными верующими и арианами. В своей «Истории» он повествует о диспуте между франкскими священниками и вестготскими еретиками: они не сумели переубедить друг друга, и словопрение закончилось ничем. Между тем в сочинении агиографического характера Григорий представляет этот же эпизод в виде божьего суда: в котелок с кипящей водой бросили кольцо, и католический священник извлек его оттуда, не повредив руки; когда же кольцо стал вылавливать арианин, он получил тяжелые ожоги. «История» была написана для образованных (Историография), тогда как житийная литература (Агиография) адресовалась ко всем, включая неграмотное простонародье, которому требовались наглядные доказательства правоты церкви.
Процедура ордалии оставляла подвергавшееся ей лицо пассивным, и истина должна была раскрыться помимо каких-либо его усилий. В этом отношении от испытаний огнем, водой и железом отличались судебные поединки, унаследованные средневековьем от германской древности. Но исход поединка, по тогдашним убеждениям, опять-таки определялся божественным вмешательством. Применялось также «испытание крестом»: тяжущиеся становились перед большим распятием с распростертыми руками, имитируя его форму, и тот, кто первым опускал руки, считался проигравшим.
Посредством ордалии можно было установить справедливость утверждений лишь того лица, которое ей подвергалось. Как сообщает «Сага о Сверрире», Эйрик, заявлявший, что он - брат Сверрира, этого норвежского узурпатора, согласился подвергнуться испытанию раскаленным железом для доказательства того, что он - сын конунга, однако настаивал на том, что таким способом докажет лишь собственные права, но не права Сверрира.
Ордалия могла происходить без применения физической П.и и служить для демонстрации божественной истины. Ей могли подвергнуться не одни только люди. Так, существует легенда (XI в.), согласно которой в костер были брошены сочинения св. Доминика и сочинения еретика; первые трижды вылетали из огня невредимыми, вторые сгорели.
Божий суд повсеместно применялся с начала средневековья, хотя всегда встречал ученую оппозицию. Один из наиболее авторитетных его критиков, Агобард Лионский, написал сочинение «Против божьего суда» почти одновременно с опубликованием Карлом Великим предписания «без каких-либо сомнений верить в силу и справедливость ордалий» (Ахенский капитулярий, 809 г.). Агобард высмеивает глупость тех, кто называет подобные процедуры «божьим судом», как если бы Господь, заповедовавший всеобщую любовь, стал служить человеческим выдумкам и вражде и решать, кому принадлежит тот или иной участок земли, лошадь или свинья, из-за которых разгорелась тяжба. Напротив, Хинкмар Реймсский, другой видный деятель каролингского времени, решительно отметал все возражения против применения божьего суда. Бурхард Вормсский (нач. XI в.) в свою очередь исходил из мысли о правомерности подобных испытаний. Вполне в духе эпохи и противники, и сторонники божьего суда в своей аргументации опирались на авторитет Библии. Возобладала общепринятая практика, и она была подтверждена церковными соборами (847, 895, 1023 гг.).
Во Франции и Германии на протяжении столетий ордалия оставалась признанной составной частью судопроизводства. Между тем папы в течение IX-XIII вв. постоянно возражали против судебных поединков и запрещали их. Постановлением IV Латеранского собора (1215 г.) духовенству было запрещено участвовать в проведении ордалий. С критикой божьего суда - греховного нарушения заповеди «не испытывать Бога» - выступали и известный парижский ученый второй половины XII в. Петр Кантор, и поэт Готфрид Страс-бургский, и Фома Аквинский, и, что более существенно с практической точки зрения, император Фридрих II Штауфен, запретивший ордалии своими «Мельфийскими конституциями» 1231 г. Но одновременно «Саксонское зерцало», а вслед за ним (в 70-х гг. XIII в.) и «Швабское зерцало» одобрили эти процедуры в качестве законных средств судебного доказательства, и божий суд просуществовал в Германии вплоть до XV столетия. Вопреки оппозиции ученых людей и просвещенных законодателей народ и значительная масса духовенства продолжали твердо верить, что Бог постоянно вмешивается в повседневную жизнь и, в частности, в судопроизводство. Эта вера в безошибочность божьих приговоров намного полнее отвечала их общему мировосприятию, нежели суждения критиков. Сцены божьего суда изображены в рыцарских романах и хрониках в качестве неотъемлемых сторон общественной жизни.
Рецепция римского права
На практике физические П.и применялись не только к рабам, но и к социально слабым свободным. Однако правовое признание П.а получила на Западе лишь после рецепции римского права в XII-XIII вв. Эта рецепция была обусловлена начавшимся политическим объединением государств Запада, формированием* королевского чиновничества, в том числе слоя ученых юристов - легистов, и развитием городовх их новыми социальными потребностями.
Изменяется вся структура судебного процесса. Прежде тяжба происходила между истцом и ответчиком, которые в поисках доказательств своей правоты опирались на поддержку родственников, друзей и влиятельных лиц, тогда как судьи выступали в качестве арбитров. Ритуалы и произносимые формулы присяг играли решающую роль. С XII в. преимуществом начинают пользоваться более рациональные юридические методы. Главное значение приобрели доказательства вины, которые нужно было представить в суд, свидетельства и признания обвиняемого. Подобный процесс, опиравшийся на расследование дела (inquisitio), так и назывался - инквизиционный. По мере его распространения на первый план среди доказательств выдвигается признание (confessio) обвиняемого; его именуют «царицей доказательств» (regina probationum). Во многих судебных делах приговор не мог быть вынесен при отсутствии признания подсудимого. Участие же истца в процессе не было обязательным. Таким образом, ведущую роль в судебном разбирательстве отныне играли судьи.
П.а выдвигается в качестве основного средства получения признания. На начальном этапе судебного процесса обвиняемому демонстрировали пыточные орудия в расчете на то, что этого будет достаточно для получения признания. В противном же случае они пускались в ход, что в конце концов, как правило, приводило к признанию. Юристы подчеркивали, что П.а должна быть «умеренной», что судьи не должны придумывать новых изощренных П.ок, и против судей, нарушающих эти ограничения, в свою очередь может быть возбуждено судебное преследование. Но это теория, практика же была более зловеща. Обвиняемых пытали, подвешивая к ногам большие тяжести, растягивая их тело; применялись и другие способы П.и. Судебная П.а, принятая на континенте, как правило, не использовалась в средневековом английском судопроизводстве.
Введение инквизиционного процесса приходится на время распространения в Европе еретических сект, их участники подвергались преследованиям с применением П.ок. В нач. XIII в. папством создается особый трибунал для разбора дел об ересях - «Святая инквизиция». Судьями инквизиции были главным образом монахи-доминиканцы. Церковь заявляла, что не может проливать кровь, и для исполнения смертного приговора передавала осужденного светским властям. Оправдание применения П.и она видела в том, что обвиняемый отказывается от признания под влиянием завладевшей им нечистой силы, которая якобы препятствует ему признаться и раскаяться в своих грехах. Физическое воздействие на тело еретика должно было освободить его душу из дьявольского плена, и вся процедура имела в глазах инквизиторов благочестивый смысл. Тело человека рассматривалось не столько в качестве составной части его личности, сколько как «темница души», поэтому заботы о ее спасении могли выражаться в пренебрежении телом и даже в безжалостном его разрушении.
В конце средних веков распространяются преследования ведьм, и П.а становится столь же неизбежной составной частью ведовского процесса, как то было в процессах против еретиков. И тех, и других сжигали на кострах.
П.и и казни применялись и к другим категориям преступников. Однако ведовство и колдовство, инспирируемые, по утверждению демонологов, дьяволом, с которым обвиняемые якобы вступали в сговор, считались «исключительным преступлением» (crimen exceptum), и процесс по подобному обвинению всегда сопровождался П.ой. Признание законности П.и содержится в принятом в 1533 г. уголовном уложении императора Карла V (Constitutio criminalis Carolina), которое имело силу на всей территории империи.
От позднего средневековья сохранились многочисленные изображения самых разнообразных П., равно как и изображения людей, изуродованных П.ами. В тот же период получают распространение изображения христианских мучеников, которые подвергаются изощренным П.ам; между тем, выражения их лиц спокойны и не искажены страданием. Терзаемое палачами тело мученика существует как бы само по себе, душа же его, знающая о своей избранности, уже витает у престола Господа.
Казнь
В античности разные виды казней применялись к представителям разных социальных групп. В первые века н.э. наиболее жестоким казням подвергались христиане, которые не желали отречься от своей веры. Их бросали на растерзание диким зверям, подвешивали на крестах и подвергали другим жестоким карам. У древних германцев применялись, наряду с отсечением головы, повешенье и утопление преступника. В этих видах казней некоторые ученые усматривают стремление устранить казненного преступника с лица земли, либо подняв его над нею, либо запрятав его тело в ее глубинах. Тем самым казнь должна была очистить общество от злокозненных элементов. В казнях, сцены которых описаны, в частности, в отдельных песнях «Старшей Эдды», нетрудно усмотреть мотив ритуального жертвоприношения.
В варварских королевствах, образованных на территории бывшей Римской империи, даже тяжкие преступления свободных людей (убийство, членовредительство, воровство) можно было искупить уплатой материального возмещения потерпевшей стороне - вергель-да или другого штрафа. Однако, как явствует из исландских саг, примирения между враждующими сторонами было достигнуть нелегко, и широко применялась кровная месть.
По мере развития феодальных отношений крупные землевладельцы и другие влиятельные господа присваивали себе или получали от короля право высшей юрисдикции по отношению к подвластным им людям, предполагавшее вынесение смертных приговоров. Зримым символом такого рода судебной власти была виселица, высившаяся во владениях сеньора. Правом приговаривать к смертной казни обладали также и суды в городах. Поэтому составной частью ландшафта, окружавшего средневековый город, опять-таки были виселицы -притягивавшей взгляд, завораживающей, очевидно, не одних только художников, от Пизанеллоло Брейгеля.
Способы казни дифференцировались в зависимости от социального статуса осужденного. Благородных казнили путем отсечения головы мечом, тогда как преступников из простолюдинов подвергали повешению, колесованию или четвертованию. Фальшивомонетчиков и иных мошенников топили в воде, женщина, осужденная за прелюбодеяние, дето- или мужеубийство, могла быть живьем зарыта в землю. При этом знатных лиц доставляли на место казни в повозках (что было не столько привилегией, сколько дополнительным способом социального уничтожения тех, кому подобает ездить верхом), а прочих преступников волокли на казнь на веревках, нередко привязанных к лошадям.
Казни неизменно носили публичный характер, их производили на городских и сельских площадях, при большом стечении народа. «Театр» П. и казней - неотъемлемый компонент позднесредневекового быта. Нередко казнь совершалась перед домом потерпевшего, так что тот мог испытывать удовлетворение от созерцания трупа обидчика.
Было в обычае устраивать шествия для демонстрации преступника, влекомого из тюрьмы на место казни; при этом стремились обойти разные части города, делая остановки на перекрестках улиц, где преступник должен был громогласно каяться в содеянном и просить прощения у Бога и людей. Казни предшествовала процедура социальной деградации осужденного: с него срывали одежды, соответствовавшие его сословному статусу. Публичная казнь нередко растягивалась на ряд этапов: приведению приговора в окончательное исполнение предшествовали П.и. В крупных городах голова и тело казненного надолго выставлялись на центральной площади, в то время как отсеченные у него руки и ноги прибивали к воротам, расположенным в разных частях города. Эта процедура символизировала стремление городского сообщества наглядно исторгнуть из себя осужденного им преступника, тело которого не предавали погребению, но выставляли на всеобщее обозрение.
На протяжении столетий осужденным на казнь преступникам церковь отказывала в исповеди (Покаяние) и последнем причастии, обрекая на погибель не одно только их тело, но и душу. Во многих случаях, в особенности при сожжении ведьм, вместе с осужденным лицом сжигали и протоколы судебного разбирательства, дабы искоренить всякую память о нем. Однако в конце средневековой эпохи церковь начинает изменять свое отношение к осужденным. Их допускают к исповеди и причастию, а перед преступником, направляющимся на место казни, монах или священник нес распятие, которое время от времени он давал ему поцеловать.
Королевская власть могла даровать помилование в последний момент перед казнью. В отдельных районах Европы действовал обычай, согласно которому пользующаяся доброй репутацией девушка могла на месте казни просить о помиловании преступника, обещая взять его себе в мужья, и такого рода заявления принимались властями с полной серьезностью, так что казнь отменялась. Правда, французский юрист XVI в. Шассане утверждал, что замена казни вступлением в брак обрекает преступника на пожизненную П.у.
В связи с ростом культа Богоматери - заступницы за грешников пред ее Сыном, в народе ходили легенды о том, что она избавляла от смерти тех повешенных, которые при жизни были ее усердными почитателями: святая Дева якобы поддерживала тело повешенного до тех пор, пока ему, вследствие ее чудесного вмешательства, не даровали прощение.
Профессия палача создавала ему особое положение: с ним связывали дурные приметы, он внушал страх и отвращение и, как правило, жил в изоляции от общества, которое, тем не менее, постоянно нуждалось в его услугах.
Литература: Amira К. v. Die Germanischen Todesstrafen. München, 1922; Bartlett R. Trial by Fire and Water. Oxford, 1986; Blok A. Openbare strafvoltrekkingen als rites de passage // Tijdschrift voor Geschiedenis 97 ( 1984); Brown P. Society and the Supernatural: A Medieval Change // Daedalus. 104, 1975; Caeneghem R. van. The Law of Evidence in the Twelfth Century: European Perspective and Intellectual Background // Proceedings of the Second International Congress of Medieval Canon Law. Roma, 1965. Ghent, 1966; Cohen E. The Crossroads of Justice. Law and Culture in Medieval France. Leiden, N.Y., Köln, 1993; Dülmen R. van . Das Schauspiel des Todes: Hinrichtungsrituale in der frühen Neuzeit // Volkskultur zu Wiederentdeckung des vergessenen Alltags (16. - 20. Jahrhundert). Frankfurt a.M., 1984; Fehr H. Das Recht in der Dichtung. Bern, 1931; Idem. Zur Lehre vom Folteprozess // Zeitschrift der Savigny-Stiftung für Rechtsgeschiche. Germ. Abt., Bd. 53., 1933; Langbein J. Torture and the Law of Proof. Chicago, 1977; Peters E . Torture. N.Y., 1985; Rousset P. La croyance en la justice immanente à l'époque féodale // Le Moyen Age, 54. 1948; Schumann H. Der Scharfrichter. Kempten, 1964; Spierenburg P. The Spectacle of Suffering: Executions and the Evolution of Repression. Cambrigde, 1984; Ullmann W. Reflections on Medieval Torture // Juridical Review, 56. 1944.
А. Я. Гуревич