ВАГАНТЫ
ВАГАНТЫ (лат. clerici vagantes, «бродячие клирики») или голиарды (позднелат. goliardi, от имени Голиафа, «чертово племя», с дополнительной народной этимологией от лат. gula, «глотка») -так принято называть стихотворцев-клириков, сочинителей латинских стихов, преимущественно любовных и сатирических, расцвет деятельности которых относится к XII- XIII вв. Их сочинения, по большей части анонимные, рассеянные по многочисленным рукописным сборникам, стали известны в первой половине XIX в. (самая обширная Бе-недиктбейренская рукопись, Carmina Burana, открыта в 1803 г., опубликована в 1847 г.). Романтики видели в них как бы народную латинскую поэзию, реабилитацию плоти, предвестие Возрождения (Я.Гримм, Я.Буркхардт), ученые кон. XIX в. - творчество ученой клерикальной аристократии, опустившееся в бродячие низы (В.Мейер). В немецкой науке предпочитается термин «В.ы», во французской - «голиарды».
Источниками поэзии В.ов, как и всей средневековой латинской поэзии, были античность и Быблия, для обличительных стихов - пророки и Ювенал, для любовных - Песнь Песней и Овидий. Скрещение этих традиций происходило на разных социальных уровнях. На верхнем это дало панегирическую поэзию луарской школы (Бальдерик Бургейльский и др.), задавшую тон новоязычной куртуазии; на нижнем - разрозненные эксперименты монастырской поэзии IX-X вв., дальнее предвестие В.ов («Стих об аббате Адаме», песня-побудка X в., «Пир Киприана», «Теренций и мим»). Здесь к античной и библейской традиции прибавляется трудноуловимое влияние народной поэзии (женские песни), а ирландские монахи-эмигранты вносят такой важный жанр, как попрошайню (Седулий Скотт). В XI в. эта «предвагантская» поэзия начинает собираться и циклизоваться. К сер. XI в. относятся «Кембриджские песни», сборник, составленный в Лотарингии, где наряду с религиозными, панегирическими и дидактическими стихами есть и стихотворные новеллы на народные сюжеты («Снежный ребенок», «Лжец», «Поп и волк» и др.). Но общеевропейским достоянием эта и подобная поэзия делается лишь в XII в., когда носителями ее становятся В.ы.
Clerici, monachi vagantes (или gyrovagi) назывались священники без прихода и монахи, скитавшиеся от монастыря к монастырю. Первоначально это были самые малокультурные низы духовного сословия, их бродяжьи нравы сильно беспокоили власть и бичевались постановлениями всех соборов. Но в XII в. их культурное положение меняется. Оживление общественной жизни порождает спрос на грамотных людей, церковная молодежь начинает странствовать в поисках знаний от одной епископской школы к другой, а потом от университета к университету, эти новые В.ы представляют собой уже не культурные низы, а культурные верхи общества. Поначалу они без труда находят доходные места в приходах, школах, канцеляриях; но к кон. XII в. наступает кризис перепроизводства этих людей умственного труда, и школяры начинают чувствовать себя изгоями, выпавшими из общественной системы: они вынуждены скитаться с места на место и жить подаяниями духовных и светских сеньоров, платя за это латинскими славословиями гостеприимцам и обличениями тех, кто не допускает их к заслуженному общественному положению. Для церковных властей эти новые В.ы, умствующие и легко находящие между собой общий язык, доставляли немало забот; в XIII в. учащаются соборные осуждения «клириков, занимающихся постыдным шутовством». В ответ на это В.ы создают миф об «ордене Голиафовом», основателем которого был некий гуляка и обжора Голиаф, которому охотно приписывались анонимные вагантские стихи («Чин голиардс-кий», «Исповедь», «Проповедь», поэмы «Метаморфоза Голиафова» и «Откровение Го-лиафово» и пр.). Складывается этот миф, по-видимому, в англо-нормандских землях, где о реальных В.ах знали лишь понаслышке.
Анонимность массы вагантских стихов не случайна. В отличие от поэзии трубадуров, где стихи закреплены за именами и вокруг имен создаются легенды, это - поэзия плебейская: духовного аристократизма в ней много, но социального аристократизма и индивидуализма в ней нет. В.ы как духовные лица помнят, что все смертные равны перед Богом, и как бедняки больше чувствуют общность своего положения и образования, чем разницу личных вкусов и заслуг. Выделение творчества отдельных авторов из этой массы началось лишь в XX в. Три самые яркие фигуры - это Гугон, Примас Орлеанский (ок. 1093-1160), Архипиита Кельнский (ок. 1130/40 - после 1165) и Вальтер Шатильон-ский (ок. 1135-1205). Примас, скитавшийся по Франции и рано ставший почти легендарной фигурой, - самый «земной» из них, бравирующий грубыми попрошайнями и попреками, конкретнейшими описаниями своих бедствий, даже его любовница - не условная красавица, а реалистически описанная блудница. Архипиита («поэт поэтов»), наоборот, играет легкостью, иронией и блеском; он из рыцарского звания, пошел в клирики только ради любви к наукам, состоит почти «придворным поэтом» при Фридрихе Барбароссе и его канцлере Регинальде Кельнском, сопровождает их в Италию и к немцам относится свысока; ему принадлежит самое знаменитое стихотворение всей вагантской поэзии, «Исповедь», со строками «В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!...» и т.д. Вальтер, родом из Лилля, член кружка Фомы Бекета и Иоанна Солсберийского при дворе Генриха II, потом автор ученой «Александреиды» об Александре Македонском, бродягой никогда не был, попрошаен не писал, зато был мастером инвектив против жадных прелатов и общего падения нравов («О Сионе не смолчу я...», «Обличать намерен я...»), атакже новомодного жанра - пасторали. Примаса легче всего представить читающим стихи в таверне, Архипииту - при дворе, Вальтера - на проповеднической кафедре. Из других авторов выделяются Филипп Гревский, канцлер собора Парижской Богоматери, автор антипапских «Правда правд...» и «Буллы разящей...» (первая половина XIII в.), Гвидон Базошский, Петр Блуаский и др. Легко видеть, что сочинители вагантских песен далеко не всегда были бродячими бедняками; но их произведения варьировались, имитировались, тиражировались школярской массой по всем обычаям средневековой традиционалисти-ческой поэтики.
Язык вагантской поэзии - латинский, у более ученых авторов он ближе к античному классическому, у менее ученых - к расхожему церковному. Иногда (в Carmina Burana XIII в.) латинские песни сопровождаются немецкими песнями-подтекстовками на тот же мотив; иногда латинские строфы сопровождаются рефренами на народном языке; иногда, по образцу изысканных религиозных гимнов, в песне чередуются строки на народном языке (несущие сюжет) и на латыни (дорисовывающие детали). У Вальтера Шатиль-онского и его подражателей латынь и народный язык порой сочетаются в одной фразе («A la feste sui venuz et ostendam, quare Singulorum singulos mores explicare...»). Стих песенных текстов - исключительное богатство сложных строф, в которых народные традиции скрещиваются с церковными традициями гимнов и антифонных секвенций (как ранних, ноткеровского образца, так и поздних, типа Stabat-Mater-Strophe). Стих речитативных текстов - метрический гексаметр (преимущественно рифмованный, «леонинский»), ритмический 8-сложник и особенно ритмический 7+6-сложник, оба с хореическим звучанием; последний размер («Meum est propositum in taberna mori...») в 4-стишных строфах на одну рифму (т.н. Vagantenstrophe) входит в моду в сер. XII в. и из вагантской поэзии переходит в массовую религиозную лирику. Стиль, как и в предвагантской поэзии, густо насыщен, с одной стороны, образными и фразеологическими реминисценциями из Библии, с другой - из античных школьных поэтов; какие из них предпочитаются и с каким искусством обыгрываются, -всецело зависит от образованности и таланта пишущего. Такая стилистика естественно толкала к разработке жанра пародии; пародические перелицовки благочестивых текстов в вагантской поэзии очень обильны и увенчиваются знаменитой «Всепьянейшей литургией», службой Бахусу по точному образцу службы Господу.
В тематике вагантской поэзии самое замечательное - почти полная отрешенность от реального быта вагантской жизни. Школа в ней отсутствует полностью (незаконченный «Стих о скудости клириков» в петербургской рукописи - уникальное исключение), попрошайни в чистом виде - немногочисленны, застольные стихи о вине и прелестях разгульной жизни составляют в Carmina Burana последнюю и самую малую часть. Вино и любовь в одной песне, как правило, не сочетаются, это разные тематические традиции; вместо этого сочетаются вино и игра, «бог Бахус и бог Шахус». Есть песни политического содержания (призыв к крестовому походу, стих о татарском нашествии) - В.ы были естественными разносчиками этой агитационной лирики. Сюжетные сказки и новеллы в стихах, в отличие от предвагантских «Кембриджских песен», перерабатывают не столько народные, сколько.книжные мотивы - о Трое, о Дидоне, об Аполлонии Тирс-ком, обычно в лирически-отрывистом стиле, рассчитанном на образованного слушателя. Можно не сомневаться, что и в религиозной лирике XII-XIII вв. В.ам принадлежит немалая часть, но выделить ее из массы гимнических и дидактических стихов того времени почти невозможно. Зато жанр, к сложению которого они бесспорно причастны, - это религиозная драма (Драма литургическая, Драма городская религиозная): для ее постановки были желательны лица с опытом стихотворства и лицедейства, которому В.ы могли поучиться от своих попутчиков и конкурентов, новоязычных жонглеров. Несколько таких драм (о Рождестве, о Страстях, о Воскресении Господнем и др.) включены в заключительную часть Carmina Burana.
Любовная тема у В.ов - результат скрещения Овидия (особенно Am. 1, 5) с народной поэзией: от последней здесь весенний зачин и сельский фон. Обычный (полный) сюжет - появление красавицы, подробное описание ее, мольбы героя, потом борьба или мирное овладение. Социальные приметы героя отсутствуют полностью, героиня иногда представлена пастушкой (черта складывающегося пасторального жанра) и почти всегда молоденькой девушкой (своеобразное сочетание благочестивого внимания к девственности и изощренного эротизма). Это - отличие вагантской поэзии оттрубадурской, где героиня - замужняя дама, а тема - долгое служе-ниеей. В.-клирикживотнеевлюбви,чемтру-бадур-мирянин: в клерикальной поэзии тема «служения» оттекла из любовной поэзии в религиозную, а тема «обладания» чувственным осадком осела в лирике В.ов. Исключения («О comes amoris dolor...») редки.
Сатирическая тема у В.ов опирается гораздо больше на ветхозаветных пророков, чем на римских сатириков. Главный предмет обличения - нравы духовенства, особенно высшего, где непотизм и симония преграждают карьеру ученому, но бедному клирику-В.у. Римская курия (но не сам папа) свирепее всего обличается в «О Сионе не смолчу я...» Вальтера Шатильонского, средняя иерархия - в «Откровении Голиафовом»; низшее, приходское духовенство почти не затрагивается - наоборот, в ответ борьбе папства за целибат В.ы поддерживают низший клир («Rumor novus Angliae partes pergiravit...» с его вариантами). Другой предмет обличения - монашество, в котором В.ы видят своих соперников и борются за предпочтение истинной учености лицемерному аскетизму («Метаморфоза Голиафова» и др.). За пределы духовного сословия сатира В.ов выходит редко. Здесь главный их соперник в общественном внимании -рыцарство: доказывается, что клирик достойнее любви, чем рыцарь («Ремирмонский собор», «Прение Флоры и Филлиды») - тема, тоже восходящая к Овидию (и через него к Плавту). Бюргерства В.ы не замечают вообще (хотя в школьном быту,- конечно, сталкиваются с ним чаще всего и с идеологией зарождающейся городской литературы имеют точки соприкосновения), крестьян упоминают лишь мимоходом с омерзением и ненавистью.
Таким образом, В. - это клирик, слагающий свои стихи для клириков же, для просвещенных ценителей, гордящийся своей принадлежностью к ученому сословию и презирающий неученые сословия; он может жить, как нищий, и побираться, как скоморох, но не позволяет себя с ними смешивать; он может жестоко бичевать свое духовное сословие, но принадлежит ему плотью и кровью. Отсюда бесперспективность их оппозиции современному обществу - ими движет лишь обида «интеллигента», которого общество выучило, но не вознаградило. Поэтому расцвет вагант-ства был недолог: к кон. XIII в. оно сходит на нет. Тот «избыток грамотных людей», с которого все началось, постепенно рассосался; в соперничестве с монашеством В.ы терпят поражение после учреждения нищенствующих орденов; поэзия их оттесняется новоязычной поэзией трубадуров, труверов к миннезингеров. Взаимодействие поэзии В.ов и поэзии их новоязычных соперников совершалось сложно, влияние было взаимным, даже хронологически первые В.ы были сверстниками первых трубадуров. Поначалу латинские поэты с их ученым арсеналом чувствовали себя в этом кругу лирических экспериментаторов старшими мастерами; когда их опыт стал всеобщим, то латинская поэзия передает светскую тематику новоязычной, а за собой оставляет религиозную. На этом кончается поэзия В.ов; через сто лет, во время социальных и идейных бурь кон. XIV в. о них уже не помнили. В эпоху Реформации Матвей Влачич (Флакций Ил-лирик) печатает ряд безымянных вагантских сатир в своей антологии «...о растленном состоянии церкви» (1557 г.), и затем о них забывают уже окончательно вплоть до эпохи романтизма.
Литература: Добиаш-Рождественская O.A. Коллизии во французском обществе XII-XIII вв. по студенческой сатире этой эпохи //Она же. Культура западноевропейского средневековья. М., 1987. С. 115-143; Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. Долгопрудный, 1997; Поэзия вагантов / Изд. подг. M . Л . Гаспаров.М., 1975; Bechtum M . Beweggründe und Bedeutung des Vagantentums in der lateinischen Kirche des Mittelalters. Jena, 1941; Brinkmann H. Geschichte der lateinischen Liebesdichtung im Mittelalter. Halle, 1925; Dobiache-Rojdestvensky O. Les poésies des goliards. P., 1931; Dronke P. Medieval Latin and the Rise of European Love-lyric. V. 1-2. Oxford, 1965; Frings Th. Die Anfänge der europäischen Liebesdichtungim 11-12. Jh. München, 1960; Garcia-Villоslada R. La poesia ritmica de los Goliardos médiévales. Madrid, 1975; Jarchо B.I. Die Vorläufer des Golias // Speculum, 3 (1928); Langosch K. Hymnen und Vagantenlieder, (2. Aufl.). В., 1958; Lehmann P. Die Parodie im Mittelalter (2. Aufl.). Stuttgart, 1963; Raby F.J.E. A History of Secular Latin Poetry in the Middle Ages. V.2 (2 ed.). Oxford, 1957; Süssmilch H. Die lateinische Vaganten-Poesie des 12. und 13. Jh. als Kulturerscheinung. Leipzig, 1917; Unger H. De Ovidiana in Carminibus Buranis... imitatione. В., Strassburg, 1915; Waddell H. The Wandering Scholars (7 ed.). L., 1934.
M. М. Гаспаров