ФАБЛИО
ФАБЛИО (fabliau, формапикардийского диалекта; другие формы - fableau, fablel, flabel). Жанр французской городской литературы, получивший особенное распространение вXIII в.: сравнительно небольшое по объему (в среднем 200-500 стихов) комическое повествование, которое, как правило, заключается кратким поучением, «моралью», и написано вось-мисложником с парными рифмами (rime en octosyllabe), т.е. размером жест chansons de geste), выступавшим в эту эпоху функциональным эквивалентом прозы. Исключения представляют самое раннее из дошедших до нас Ф., «Ришё» (ок. 1170/1180 гг.), а также «Священник, которого посадили в ларь из-под сала», где использован т.н. лирический метр. Возникнув в кон. XII в., Ф. окончательно исчезли к сер. XIV в., в период оформления прозы на народном языке.
Корпус сохранившихся текстов включает ок. 150 произведений. Для Ф. не характерен строгий жанровый канон; тексты отличаются значительным тематическим и сюжетным разнообразием, разница в их объеме может достигать тысячи и более стихов. В пределах сборников Ф. неизменно соседствуют с близкими к ним повествовательными формами -лэ, баснями, посланиями, «сказами» и др.; по-видимому, жанровые границы не были акту-ализованы и в сознании авторов Ф.: произведение может быть обозначено как «Ф.», «сказ», «пример», «рассказ» даже в пределах одного текста; с другой стороны, в наиболее ранней французской версии «Наставления клирику» Петра Альфонси - в «Наставлении отца сыну» (нач. XIII в.) поучительные истории, рассказанные отцом, часто именуются «Ф.» Следует предположить, что понятие «Ф.» обладало достаточно широкой семантикой и рассматривать его как чисто и исключительно жанровое обозначение возможно лишь с оговорками и известной долей условности.
Действительно, слово fabliau, будучи уменьшительным от fable, лишь во вторую очередь указывает на родство этих комических рассказов с собственно басенным жанром, выражающееся прежде всего в наличии (впрочем, не строго обязательном) морали, иногда пародийной. Прежде всего этот термин обозначает вымышленный характер повествования; отсюда нередкие у авторов Ф. уточнения, что они рассказывают fable ou istoire, «толи вымысел, то ли историю», имевшую место в реальности.
Поэтому Ф. как жанр плохо поддается научной дефиниции, и его границы, а тем самым и границы корпуса текстов, всегда более или менее расплывчаты. Поэтому же в целом неудачными оказались попытки изучения генезиса Ф. на основании сюжетных параллелей (знаменитая ориенталистская теория происхождения Ф., выдвинутая в 1874 г. Г. Парисом и подхваченная в русской науке в нач. XX в. С.Ф.Ольденбургом). Форма стихотворного вымышленного рассказа, сочетающего комизм с элементами дидактики, была достаточно универсальной, чтобы охватить собой весьма широкий круг сюжетов самого разного происхождения. Ф. сближаются с «баснями» Марии Французской и с рядом браншей «Романа о Ренаре», с лэ и «сказами», с элегическими комедиями Виталия Блуаского и Вильгельма Блуаского, со вставными новеллами «Романа о семи римских мудрецах»; однако наиболее тесно Ф. связаны с проповедническими «примерами» exempta), в частности, из сборника Жака Витрийского.
По ряду определяющих черт Ф. могут быть отнесены к числу парафольклорных жанров. Основной массив текстов создавался жонглерами и бродячими клириками, редко заявлявшими эксплицитно о своем авторстве. Подавляющее большинство Ф. анонимны. Известно всего лишь ок. десятка авторов, о которых зачастую не сохранилось никаких сведений, кроме имени (Бернье, которому принадлежит дидактическое Ф. «О разрезанной попоне»; Кортебарб, автор Ф. «О трех слепцах из Компьеня»; Гверен, упомянутый в шести Ф., и др.). Минимальные биографические данные, известные о нескольких поэтах, позволяют условно разделить их на две группы. Во-первых, это бродячие жонглеры. Таков Жан Бодель (1165?-1210), член Аррас-ского братства жонглеров, ок. 1202 г. заболевший проказой и умерший в лепрозории; им созданы Ф. «Тюря», «О виллане из Байё», «О Гомбере и двух клириках», «Буренка, корова священника» и др. Жонглером был и наиболее плодовитый из авторов Ф. Готье Ле Лё, писавший в Эно во второй половине XIII в., по-видимому, священник-расстрига, чем и объясняется ожесточенный антиклерикализм его сочинений; до нас дошли шесть его Ф. -«Желания» , «О безмозглом виллане», «О глупом рыцаре», «О двух вилланах», «О Конне-бере», «О покрашенном священнике», - отмеченные характерным для этого поэта черным юмором. Одним из последних жонглеров был Рютбёф (ум. ок. 1285) - автор более 50 произведений, в том числе нескольких Ф. («Ветры виллана», «Брат Дениза», «Завещание осла» и др.). Вторую группу поэтов, писавших Ф., составляют поэты-придворные, менестрели; эпоха их творчества - кон. XIII - первая половина XIV вв. Это Ватрике де Кувен, придворный поэт коннетабля Франции Гошеде Шатильона, известный преимущественно как автор назидательных «сказов» и «зерцал»; ему принадлежат Ф. «Три кано-ниссы из Кёльна» и «Три дамы из Парижа». Жак де Безье, состоявший при одном из дворов Фландрии, оставил Ф. «Сказ о мочевом пузыре священника». Последние из дошедших до нас Ф. созданы Жаном де Конде, придворным поэтом графов Эно, умершим ок. 1340 г. («О клирике, который спрятался за сундучком»). Особое положение среди авторов Ф. занимают Филипп де Бомануар, родовитый аристократ и поэт-любитель (Ф. «Безумная щедрость»), а также клирик Анри д'Андели, создатель знаменитого «Лэ об Аристотеле», традиционно включаемого в корпус Ф.
По-видимому, все Ф. изначально были авторскими произведениями, однако в процессе своего бытования, переходя из репертуара одного жонглера либо клирика к другому, постепенно вливались в более или менее однородный фонд тех fabellae ignobilium, упоминания которых встречаются в покаянных книгах. Принципиально важно, что Ф. предназначались для устной рецитации - еще одна черта, сближающая их с фольклором, -и что их письменной фиксации (кодексы, содержащие Ф., датируются кон. XIII - первой половиной XIV вв.) предшествовал, по мнению ряда ученых, период исключительно устного функционирования.
Устное исполнение естественным образом обусловливало и вариативность текста Ф., нашедшую выражение в рукописях. Требованиями конкретной аудитории, перед которой выступал автор-исполнитель Ф. («предварительной коллективной цензуры», по термину П.Богатырева - Р.Якобсона), объясняются не только сюжетные вариации, но и нередкие случаи изменения социального статуса персонажей. Так, в одном из вариантов Ф. «О косах», повествующего о жене, хитростью избежавшей наказания за супружескую измену, действуют два рыцаря, в другом же - горожанин и клирик.
Ф. часто и охотно используют бродячие сюжеты, многие из которых легко классифицируются по указателю Аарне - Томпсона. Однако, несмотря на свою бесспорную близость к фольклору, Ф. целиком принадлежит к средневековой литературной традиции и воплощает в себе характерно средневековый тип сознания. Прежде всего это сказывается в трактовке персонажей.
Подавляющее большинство действующих лиц в Ф. безымянны; исключение составляет лишь небольшая группа Ф., чье восточное происхождение доказано неоспоримо («Обере», «Констан дю Гамель»), а также те Ф., где персонаж наделен «говорящим» именем (в Ф. «О Айме и Барате» три вора носят имена Haimet - «Наживка», «Рыболовный крючок», Barat - «Хитрость» и Travers - «Поперек») либо где имя служит источником легкого квипрокво (Estula - «Ты - там», Honte -«Стыд» в Ф. «О сундуке Онта» и пр.). Место имени занимает в Ф. социальная принадлежность персонажей. Среди них встречаются едва ли не все социальные типы. При этом представления о структуре общества, отразившиеся в Ф., не сводятся к одному только традиционному разделению на три «сословия», весьма колоритно описанные в Ф. «О рыцарях, о клириках и о вилланах».
Характеристика персонажей Ф. по их роду занятий и месту в обществе основана на том, что можно было бы назвать «социальной мифологией». В рамках «состояния» (état) героя уравниваются такие категории, как собственно социальный статус (рыцарь, священник, купец, крестьянин), профессиональная деятельность (кузнец, ростовщик, монах, клирик, мельник, добытчик соли и пр.), а также половозрастной и семейный статус (муж, жена, юноша, девушка). При этом любой род занятий естественно воспринимается как полноправное ремесло, и вор в такой систехМе ничем принципиально не отличается от честного ремесленника, а муж из Ф. Du foteor без всяких возражений платит деньги «профессионалу», обслужившему по случаю его жену. Реальные же социальный статусы и ремесла наделяются набором устойчивых -как правило, негативных - черт, который и определяет их сюжетные функции. Виллан непроходимо туп, груб и грязен; он верит любой глупости: в Ф. «О виллане из Байё» жена убеждает виллана, что он умер; в Ф. «О мышонке в пакле» новобрачная отправляет мужа-виллана на поиски своего причинного места, якобы забытого в родительском доме, и без помех принимает любовника; в «Четырех просьбах к святому Мартину» вилланы, муж и жена, самым никчемным и неприличным образом растрачивают четыре желания, исполнить которые обещает святой. Рыцари бедны, трусливы и, в сущности, ничем не отличаются от горожан; несколько особняком стоит разве что герой Ф. «О рыцаре, который заставлял говорить передки», разбогатевший благодаря волшебному дару, полученному от фей (сюжет этого Ф., пародийно снижающего некоторые мотивы рыцарского романа, предвосхищает «Нескромные сокровища» Дидро). Священники необычайно жадны (Ф. «О священнике и рыцаре», «Завещание осла», «Буренка, корова священника») и столь же необычайно сластолюбивы. Ремесленники, особенно кузнецы, хитры и жестоки; как правило, они умеют защитить себя и свой семейный очаг от любых посягательств («О Коннебере», «О покрашенном священнике», «О распятом священнике») - в отличие от купцов, которые в силу своей кочевой жизни чаще всего становятся жертвами супружеских измен.
Однако сквозь этот примитивный «социологизм» Ф. проступают гораздо более архаичные архетипы, определяющие «состояния» персонажей. Прежде всего это возрастная «мифология», тесно связанная с календарной (карнавальной) обрядностью. (Праздник). Муж в Ф., олицетворяющий старость («уходящий год»), обычно рогат, нещадно бит и доволен («О горожанке из Орлеана», «Роман о рыцаре, о его жене и о клирике» и множество других Ф.). Юноша, в том числе и молодой бродячий клирик, - неизменно любвеобилен и удачлив («О Гомбере и двух клириках», «Обере» и особенно два нетрадиционных Ф., близких к плутовскому роману -«Ришё» и «Трюбер»). Девица невинна до несуразности, поэтому обычно становится героиней Ф., построенных на эротической метафоре («О девице, которая напоила детеныша», «О белке», «О девице, которая хотела летать»); основной сюжет, связанный с ней, -соблазнение с элементом ритуальной инициации (иногда с таким обязательным ее мотивом, как запирание в башне или замке: «Об аисте», «О цапле»). Однако основной персонаж Ф. - это замужняя женщина, приобретающая черты мифологического трикстера и за счет своей хитрости и изворотливости осуществляющая ритуал «весеннего обновления», т.е. супружескую измену, которая иногда сопровождается и карнавальным избиением мужа. Именно сюжеты о распутных и ловких женах - центральные для Ф. (в «Наставлении клирику» Петра Альфонси только такие назидательные истории и называются «Ф.»).
В научной литературе принято писать об «антйфеминизме» (и об «антиклерикализме») Ф. Подавляющее большинство моралей, сопровождающих тексты, сводится к тому, что «женщина умнее самого черта» («О мышонке в пакле») и всегда сумеет обмануть мужа. В самом деле, представление о женщине как о сосуде греха, находящее опору в некоторых библейских текстах (Прит. 9, 13-18, 19, 13-14 и др.) и чрезвычайно развитое в «народном богословии», послужило важным мировоззренческим основанием и сю-жетообразующим фактором для многих Ф. Однако архаическая топика, связанная с мотивами плодородия, с одной стороны, и определенное влияние куртуазной традиции с ее идеей принципиально внебрачной любви, с другой, сообщают женским персонажам неоднозначный этический статус, далеко не сводимый к осуждению или сатирическому осмеянию.
Со времен первого капитального исследования Ж. Бедье Ф. традиционно считаются наиболее представительным жанром французской городской литературы, т.е. литературы, созданной в основном горожанами и для горожан. (Город). Правда, ряд известных ученых (прежде всего П.Нюкрог, атак-жеФ.Менаридр.) полагают, что среда бытования Ф. была чисто аристократической, а их культурная функция состояла в пародийном снижении куртуазной топики. В качестве доказательства и той, и другой точки зрения обычно приводится отличающий Ф. «реализм», который вернее было бы назвать «бытовизмом» и в котором последователи Бедье видели правдивое описание жизни и быта горожан, а последователи Нюкрога - комическое заземление образов и перипетий fm'amor. И при том, что предпринимавшиеся не раз попытки реконструировать на основе Ф. исторические реалии средневековья неизменно завершались естественной неудачей, произведения эти достаточно показательны как отражение менталитета (или «воображаемого») именно не принадлежащих к знати, - несмотря на то, что бюргерская идеология и мораль в ее классическом понимании (умение ценить чужой труд, расчетливо относиться к деньгам и прибыльно вести торговлю) исповедуется только в Ф. «О безумной щедрости», написанном аристократом Филиппом де Бомануаром.
Принадлежность Ф. к городскому (в дальнейшем историческом пределе - буржуазному) типу культуры, по-видимому, ярче всего сказывается в том факте, что большинство их посвящены отношениям внутри семьи. Именно в этом (но, по-видимому, только в этом) аспекте можно рассматривать Ф. как пародию на куртуазную лирику: возвышенная любовь к замужней Даме превращается в них в банальный треугольник. Идеология семьи, утверждение семейных ценностей -основная проблематика Ф. Утверждение это почти никогда не происходит впрямую; исключение составляет разве что дидактическое Ф. «Кошель ума», где верность и бескорыстие жены заставляют мужа-купца предпочесть ее алчной любовнице, или чисто комические «Неисполнившиеся желания» Жана Боделя, где жена, увидев во сне ярмарку с весьма специфическим товаром, охотно удовлетворяется «товаром» своего мужа и живете ним в любви и согласии. Но, как правило, семейная мораль проповедуется создателями Ф. «от противного».
Брак в Ф. - это прежде всего борьба между мужчиной и женщиной за главенство в доме. Наиболее яркий пример тому дает Ф. «О сире Эн и даме Аньёз», где супружеская пара устраивает комический поединок-драку за обладание штанами, и жена, одолев мужа, отныне «по праву» верховодит в семье. Сходная тематика разрабатывается в Ф. «О скошенном поле» (традиционный сюжет «стрижено-брито»), «О виллане, который не был хозяином в своем доме», «Об оскопленной даме» и мн. др. Собственно, и бесконечные вариации любовного треугольника трактуются создателями Ф. не столько как доказательства развратности женщины, сколько как примеры ее стремления (и безусловной способности) одержать верх над мужем; морали таких текстов обычно сводятся к обличению «безумия» тех, кто позволяет держать себя под каблуком. При этом роль семьи и домашнего очага нисколько не отрицается и не умаляется - в отличие, например, от пред-новеллистического сборника XV в. «Пятнадцать радостей брака», который, наследуя основной тематике Ф., тем не менее описывает семейную жизнь как постоянный и, главное, неотвратимый кошмар.
Поскольку Ф. не обладали четким жанровым каноном, применительно к ним логично было бы говорить о своего рода протожан-ровом «ядре», которое составляют небольшие тексты комико-дидактического содержания на семейную (в том числе адюльтерную) тематику, проповедующие ценности брака путем их пародийно-смехового «выворачивания наизнанку» и последующего утверждения в рамках морали. С такой точки зрения Ф. можно рассматривать как светские «примеры», в которых, однако, стремление к занимательности повествования и почти полное отсутствие характерной для exempla прагматической функции (а тем самым и аллегоризма в каком бы то ни было виде) приводит к преобладанию нарративного вымысла над дидактикой. Благодаря этому вокруг «ядра» Ф. складывается чрезвычайно пестрый корпус текстов, охватывающий круг тем от скатологического анекдота («О нечистотах», «Ветры виллана», «О еврее Шарло, который наложил на заячий мех» -два последних Ф. принадлежат Рютбёфу) до народных представлений о потустороннем мире, о святых и апостолах, о евангельских заповедях и т.д. («Св. Петр и жонглер», «О виллане, который словопрением добился рая», «Четыре просьбы к святому Мартину», «О Господе и рыбаке», «Буренка, корова священника» и др.).
Таким образом, Ф. представляют собой протожанровое литературное образование, во многих отношениях чрезвычайно репрезентативное для эпохи высокого средневековья. В плане историко-литературном оно является прямым предшественником новеллистики Возрождения; кроме того, Ф. знаменует собой важный этап в формировании прозаической литературы на французском языке: по замечанию П.Нюкрога, именно с появлением Ф. восьмисложник с парными рифмами стал выполнять «функцию прозы». В плане же историко-культурном Ф., наравне со «сказами», «примерами» и иными малыми жанровыми формами, воплотили в себе не только некоторые черты народного сознания с его архаическими архетипами и не только общие для средневекового сознания представления о социальном устройстве (в том числе утопические, как, например, в «Ф. про Кокань»), но и особенности менталитета (в частности, семейной этики) зарождающегося сословия горожан.
Литература: Михайлов А.Д. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры. М., 1986; Вédiеr J. Les Fabliaux: Études de littérature populaire et d'histoire littéraire du Moyen Âge. P., 1893; Boutet D. Les Fabliaux. P., 1985; Jodogne O. Le Fabliau. Turnhout, 1975; Lee Ch., Riccadonna A., Lime n ta ni A., Miotto A . Prospettive sui fabliaux: Contesto, sistema, realizzazioni. Padova, 1976; Lorein M.-T. Façons de sentiret de penser: Les fabliaux français. P., 1979; Ménard Pli. Les fabliaux: Contes à rire du Moyen Âge. P., 1983; Nykrog P. Les fabliaux. Copenhague, 1957; Rychner J . Contribution à l'étude des Fabliaux: Variantes, remaniements, dégradations. Neuchâtel, Genève, I960. T. 1: Observations; T. 2: Textes.
И. К. Стаф