ПРИМЕЧАНИЯ
1. Анализ современной (западной) культуры как „культуры видимостей", как культуры игры кажимостей в противоположность иерархии порядков содержания и выражения см. Baudrillard, Jean. 1990. Seduction. NY.
2. Там же, гл. 2 „Superficial Abysses".
3. См. теоретизацию добровольного и принудительного у Н. Козловой: Социально-историческая антропология., стр. 71-76.
4. Jean Baudrillard, op. cit. См. также разработку темы „гладкой поверхности эпохи постпроизводства" (в частности, тела) в Baudrillard, Jean. 1995. Symbolic Exchange and Death. London, etc., главы „The Order of Simulacra" и „The Body, or the Mass Grave of Signs".
5. Это утверждение, казалось бы, противоречит тому контексту имперской пропаганды, в котором разворачиваются, в момент дописывания этого текста (зима 2000 года), политические события на российской сцене, а именно, контексту войны в Чечне и президентских выборов. Однако подход к постсоветской Родине с точки зрения трансвестизма, который мы предлагаем ниже, как нам кажется, снимает это противоречие.
6. О принципе „гардероба" в концептуализации культурной конструкции гендерной идентичности см. основополагающую работу Butler, Judith. 1990. Gender Trouble. Feminism and the Subversion of Identity. NY and London.
Мы находим чрезвычайно плодотворным перенос идеи трансвестированности с гендера и на другие формы идентичности, в том числе на этническую и государственническую идентичность, которая конструируется внутри смыслового пространства Родины ее фаллическим языком. В связи с этим чрезвычайно актуальна и предложенная в рамках постмодернистской феминистской теории еще одна модель - конструкция субъектности как киборга (Haraway, Donna. 1991. Simians, Cyborgs and Women. NY).
Киборг - это симбиоз „натурального" с „электронным", тела с микросхемой, т. е. живой плоти желания с компьютерным (инженерно сманипулированным) разумом. Субъект-киборг - это пограничное пространство между „органическим" и (культурно)-сконструированным. У такого киборга нет и не может быть никаких „корней", кроме тех, которые заложены в его память программистом. „Голос природы", „зов предков", „голос крови" - все эти „каналы связи" с Родиной в субъектности постсоветского типа оказываются глубоко подозрительными. Это и позволяет нам говорить о подобии между постсоветским патриотом и трансвеститом: и там, и там - игра мерцания границы между означающим и означаемым, та самая игра, которая в конечном счете обращает внутренне присущую Родине символическую агрессию против ее же собственных устоев.