ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. К АРХЕОЛОГИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ВООБРАЖЕНИЯ
Поскольку цель этого раздела мы видим в том, чтобы дать обоснование археологии Родины, в порядке заключения, перечислим еще раз основные выводы, которые позволяют нам говорить о Шишкове как об архитекторе культурной конструкции Отечества и как о новаторе политического языка. Парадоксально, но факт: утвердив твердыню народной гордости в политическом языке, будучи новатором языка национального государства, Шишков тем самым безмерно расширил круг „подписчиков" этого языка и тем самым внес свой вклад, сам того не желая, и в разрушение символического порядка абсолютной монархии. Это суждение о Шишкове выглядит тем более неожиданно, что в исторической традиции национальных государств подобные эффекты резкого расширения социальной базы политического языка достигались в результате попыток революционного преобразования. Наглядным примером является национально-романтическая риторика Мадзини, вдохновившая политическое воображение Европы в 30-е годы XIX века. В России, однако, наоборот, создание массового надсословного политического языка стало результатом узко-консервативной деятельности и охранительного пафоса реакционного военного, государственного деятеля и филолога.
В работе над доктриной Отечества, Шишков строит Отечество как своего рода церковь (заимствования из ап. Павла и Откровения Иоанна Богослова, конструирование Отечества как тела, а сынов Отечества - как членов единого тела наподобие церкви - тела Христова; язык при этом принимает на себя роль профанированного аналога Духа Божия, который вдыхает в это тело жизнь). Опустошение религиозных символов и наполнение пустой структуры „общественно-полезным и общепонятным содержанием - характерный прием рационалистов-просветителей": агитируя против „ложного умствования", Шишков на деле создает философскую концепцию государственности, в основе которого лежит именно таковое.
В его концепции Отечество сконструировано как аналог Судного дня; это отразилось и на формировании апокалиптизма как мобилизующей силы в военной доктрине в последующие эпохи, включая сталинскую военную доктрину, актуальную и в наши дни второй чеченской войны.
Постулируя естественную прирожденность Отечества каждому гражданину, Шишков, несмотря на охранительную интенцию, демократизирует политический язык; Отечество как сословная ценность дворянства уступает место Отечеству как ценности общенародной, оно становится символическим капиталом, равно распределенным и аристократу, и простолюдину. Примечательно, что эту революционизирующую новацию вводит человек, нравственная проповедь которого целиком противостоит духу революционности, который вдохновлял проповедь Отечества в революционной Франции, а позднее - проповедь национальных государств в национально-освободительной риторике европейских романтиков.
В фокусе патриотической проповеди Шишкова находится язык - мистическая сила, которая творит народность и несет в себе традицию Священного писания. Язык у Шишкова - показатель и источник исторической жизнеспособности народа. Отвергнув веру и истину, (западный) язык добровольно отказывается от своей исторической миссии - служить местом „сретения" между „духом народной гордости" и Истиной священного писания. Последняя же содержится только в таком языке, который хранит свою внутреннюю чистоту, стремясь к священному состоянию языка царя, псалмопевца и мудреца - „Давида и Соломона". Развращенный язык -язык такого сообщества, в котором процветает безверие, индивидуализм, космополитизм и „ложное умствование". Он не может служить знаменованием исторической избранности своего сообщества. Наоборот, русский язык в интерпретации Шишкова - прирожденный носитель такого знаменования. Что и делает его политической иконой русской народности и гарантией сохранения и исторической победы русской государственности.