V. АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ АСИММЕТРИЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ И КУЛЬТУРЫ
Исходя из изложенного выше понимания антропологической асимметрии, можно сделать вывод о том, что человек, идущий в цивилизацию за своими потребностями, может там свить себе уютное гнездышко или замок вокруг своего эгоизма и спокойно обходиться без душевных бурь и тревог, которыми ему грозит культурное пространство. Обыватель – это, в сущности, тип человека, который хотел бы обойтись вовсе без культуры или, по крайней мере, иметь культуру в виде плюшевого медвежонка, который при случае мог бы так же украсить его житье-бытье, как и лишняя пара колец на пальцах. Но цивилизация внутри самой себя имеет такой механизм, который заставляет человека поворачивать голову в сторону культуры. Более того, в цивилизации есть такой механизм, который неосознанно заставляет цивилизационное пространство, в условиях всеобщего дефицита ресурсов, выделять часть этих ресурсов на поддержание пути культуры, на строительство мостов культур, на развитие самой культуры. Парадоксальная вещь: "эгос" вынужден жертвовать чем-то во имя "коммунитас". По нашему мнению, механизм, о котором идет речь – это необходимость постоянного оновления, обновления техники и изобретения все новых, и более эффективных технологий, в самом широком смысле этого слова: от технологий в сфере производства до технологий в сфере менеджмента и политики. Нужны новые идеи, нужны все новые и новые изобретения, нужны новые, причем, желательно принципиально новые средства связи, производство новых товаров, создание новых услуг и так далее, и так далее. Для того, чтобы возникало новое, нужны, как мы только что сказали, новые идеи. Любая конструктивная новая идея в науке и технике должна получить языковое оформление. Прежде чем возникнет новая материальная физическая реальность, необходимо создать такую реальность мысленно. Но как назвать то, чего принципиально еще никогда не было. Сегодня в нашем государстве на всех уровнях говорят о необходимости инвестировать инновационную деятельность. Но инновационная деятельность предполагает результат. Вначале этот результат даже не проект, а идея о том, чего еще в природе нет. В этом смысле инновационная деятельность похожа на ситуацию из известной русской сказки: пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что. Очень часто эффективность инновационной деятельности тормозится дефицитом теории, а теория – отсутствием возможности сформулировать условия задачи. Не хватает слов, улица изобретателей мучается безъязыкая. Нужно новое имя, нужно новое слово, нужны новые смыслы. Но новые имена, слова и смыслы не рождаются в цивилизации, они рождаются в культуре. Вот почему цивилизация вынуждена, хотя бы изредка, вспоминать о культуре.
Життя і мрія в згоді не бувають,
І вічно борються, хоч миру прагнуть,
– писала Леся Украинка. Это действительно так, потому что они живут в разных пространствах. Если говорить о творчестве как о подлинно свободной деятельности, как о наивысшей возможности личности реализовать свою свободу, то, конечно, следует признать, что такое возможно только в культуре. Открывается новый смысл предметов и вещей: словесный, с помощью метафор. "Когда прибегают к старому слову, то оно часто устремляется по каналу рассудка, вырытому букварем, метафора же прорывает себе новый канал, а порой пробивается напролом"[100]. Но метафора есть результат "производственного" цикла, характерного для культуры. Герцен правильно подчеркивал, что "пространство культуры – это единственное пространство, где обитают, творятся и обретаются смыслы"[101]. А.Бергсон говорит о том, что онтологически существует три вида памяти: биологическая (досоциальная) – "память – привычка"; сознательная память – "память-припоминание", которая дает возможность соотносить прошлый опыт с настоящим ради действия; чистая память, "носящая бескорыстный характер, когда мы обозреваем панораму нашего прошлого с точки зрения художественной или нелицеприятного нравственного судьи"[102]. Творчество возможно только на основе бескорыстной памяти и вообще бескорыстных эмоций, которые не ограничиваются утилитарным горизонтом. Именно в творчестве происходит не только открытие новых смыслов, но и создание новых слов, новых, совершенно небывалых связей, которые уже потом служат основой для творчества в пространстве цивилизации. Без хождения в культуру невозможно рождение новых идей в науке и технологии. Цивилизация постоянно воспроизводит разрыв между целью и результатом, между словом и делом. В эту пропасть очень часто проваливаются все самые благие цивилизационные проекты. Для того, чтобы всякая идея АЭС не оборачивалась на деле Чернобылем, человек цивилизации вынужден добиваться наибольшего совпадения слова и дела. Для этого нужны новые слова, нестандартные ходы мысли. И чем точнее слово – тем успешнее дело. Так Пушкин впервые дал нам новые слова для описания наших дел, тем самым ускорил ход нашего цивилизационного развития. Ведь до Пушкина на Руси говорили иначе, чем писали. Чиновничий образ жизни и чиновничий образ мыслей был иной, нежели образ жизни и образ мыслей обыкновенного человека. Это давало возможность чиновнику при случае также говорить иначе, чем писать, писать по-другому, чем говорить, говорить как есть, а писать, как кому-то угодно. Государственное устроительство Петра Первого, при всем его подвижничестве, укладывалось в эту схему "угодно". Пушкин дал другое основание жизни, он устранил пропасть между письменной речью и устной. И теперь угодничество стало антикультурным явлением, а кормление - стало взяткой. Пушкин показал, что любое дело может быть точно описано. После Пушкина оставался только один путь: разрыв между словом и делом устранять делом, и только делом. Чем развитее культура, чем чаще цивилизация вспоминает о ней и посылает туда человека, тем точнее она может описывать свои цели, а значит устранять разрыв между словом и делом. Может быть, самая главная разгадка тайны вечности "Слова о полку Игореве" в том, что оно написано о том, как это было на самом деле. И Ключевский, и Соловьев в создании истории российской как научного феномена, обращались к феномену культурному, феномену безызвестного автора "Слова…" и феномену пушкинского творчества. Так что феномен творчества в жизни социума, по существу своему, вырастает из асимметрии цивилизации и культуры и всячески ее – эту асимметрию – стремится сгладить.