IV. КУЛЬТУРА КАК ПРОСТРАНСТВО СОЦИАЛЬНОГО ОПТИМИЗМА
В культуре, как и в цивилизации, осуществляется смена поколений. И поэтому возникает проблема включения каждого нового поколения в культурное пространство, проблема вживания человека в культурное пространство, как в свое собственное, родное. Таким способом включения человека в культурное пространство является воспитание.
Б.Пастернак писал, что "культура в объятия первого желающего не падает"[77]. Без труда опыт культурного бытия человеку автоматически не усвоить. Нужны огромные усилия, чтобы принять, а еще раньше захотеть принять культуру. Это "захотеть" формируется в виде культурных потребностей в семье. Именно с нее и начинается воспитание. В цивилизационном пространстве постоянно предпринимаются попытки адаптировать культуру к потребностям цивилизации в целом или к какому-либо ее элементу. Жак Ле Гофф приводит интересный факт о том, как однажды Людовик Святой, по возвращении из Святой земли в 1254 году, решил с помощью государственных приемов построить новое культурное пространство. Он издал ордонанс, который предписывал подданным вести новый образ жизни! (Этот ордонанс одновременно запрещал богохульство, проституцию, расточительство, частные войны и войны между христианами вообще). Одновременно запрещалась всякая несправедливость, порча монет и так далее. Совершенно ясно, что методами государственного регулирования или, как теперь говорят, административными методами, невозможно влиять на культурное пространство. Единственный способ изменять конфигурацию пространства состоит в том, чтобы человек из бесконечного пространства культуры в данное историческое время добровольно, в виде сформированной потребности, реализовал те или иные культурные ценности. Напрямую такую задачу решить невозможно. Эта задача решается только с помощью воспитания. Онтологически воспитание представляет собой восхождение конкретного человека к культуре, вхождение в культурное пространство и актуализацию для себя его основных структурных элементов. По крайней мере воспитание есть обязательное условие для начала такого восхождения. Воспитание открывает возможности преображения, воскрешения человека, начала его пути ко спасению. Процесс воспитания в своей основе по своей сути можно свести к решению одной-единственной задачи. Если спросить себя, что такое воспитание, то ответить можно всего несколькими словами: воспитание есть формирование у человека совести. Воспитывать совесть – значит развивать у человека способность к эмпатии, приобщать человека к необходимости весь накопленный опыт совестливой жизни человечества сделать частью своей личности. Есть разные подходы к пониманию воспитания. Самый простой и распространенный состоит в том, что проблема воспитания подменяется проблемой образования. Между тем, образование и воспитание имеют совершенно разные основы. Образование имеет своей основой цивилизацию, а воспитание имеет своей основой культуру. Подмена воспитания образованием приводит к тому, что ребенок превращается в маленький магнитофончик, который должен регистрировать все знания, которые дает ему педагог: так закрывается для ребенка путь деятельного усвоения культуры. В рамках образования учебная работа строится по законам существования и развития цивилизационного пространства, в котором основой активности человека вообще, в том числе профессиональной активности, является корысть и польза, и, следовательно, в содержание образования закладывается только профессионально необходимое. Оно рассматривается только в качестве основного, главного, а все остальное – второстепенное, необязательное. Это значит, что, работая в цивилизационном пространстве, преподаватель волен передавать студенту или ученику знания и только знания, опыт производственной активности, удобно упакованный в учебник для передачи от одного поколения к другому и только. Только польза и польза пронизывает мотивацию образования объекта образования как носителя профессиональной активности для ученика, как будущего носителя этой профессиональной активности. Внешне образование и все, что с ним связано, выглядит очень привлекательно. Это работа, которая формирует профессионала. Но при этом, в качестве мировоззренческой основы, образование всегда имеет эгоизм, индивидуализм, отсутствие моральных и других факторов, сдерживающих индивидуализм. В цивилизационном пространстве они являются всего лишь чужими, инородными, необязательными и вредными предрассудками. Здесь достаточно идеологии либерализма: "Я" и только оно имеет значение, оно центр, оно единственное и единственно реальное. Все новомодные технологии образования: от экстерната до дистанционного, строят свою деятельность в соответствии с такой идеологией. При этом и преподаватели, и те, кто определяет политику преподавания, забывают, что чем успешнее профессионал действует в цивилизационном поле, тем более эффективно он работает на обострение всех цивилизационных противоречий, которые ведут к краху цивилизации и гибели человечества. В этом смысле в педагогике вообще, в том числе и в педагогической практике школ всех уровней: от первого до четвертого, присутствует, так сказать, практика однорукости, когда человек готовится педагогами к бытию в пространстве цивилизации как вещь, полезная обществу, точно так же, как сапоги; как вещь, предназначенная на продажу, точно так же, как автомобиль. Мы предлагаем в связи с этим разделять понятия педагог и воспитатель. Педагог – технолог, а воспитатель как учитель, воспитывающий человека в качестве человека. Не случайно понятие "однорукость" вызывает сразу в памяти ассоциацию с одноруким бандитом. К сожалению, педагогика, полностью погруженная в цивилизацию, имеет все черты такой однорукости. Естественно, что каждый конкретный человек испытывает на себе воздействие образовательного рода, и воздействие воспитательного рода. Формирование или воспитание в человеке способности к эмпатии, способности быть совестливым, если отсутствует в практике педагога, становится практикой совершенно других людей и обстоятельств, в которые попадает ребенок или юноша.
Воспитателем становится неформальный коллектив, любой авторитет в прямом и переносном смысле этого слова.
На земле есть профессии, которые по самой своей сути соединяют в одном человеке умение вести одновременно два параллельных процесса. Это профессия учителя. Учитель как раз - двурукое существо в педагогической деятельности. Он и образовывает, и воспитывает. Есть очень простой способ определить, является ли данный педагог, преподаватель учителем. Надо задать вопрос: воспитывает ли этот человек у своих учеников совесть? Отрицательный ответ есть свидетельство того, что перед нами однорукий педагог. Педагогов и одновременно воспитателей, к сожалению, немного, как и вообще немного людей, которые избирают своим призванием жизнь в культурном пространстве. Именно поэтому мы чаще всего встречаем учителей, в исполнении роли которых это слово воспринимается нами как функция, как пустое. И очень редко встречаем настоящих учителей. Зато встреча с ними запоминается навсегда. У Сведенборга есть мысль о том, что ангелы не могут стоять друг за другом, они всегда видны полностью. Поэтому чем больше ангелов, тем просторнее и светлее. Примерно так обстоит дело и с настоящими учителями. Чем больше их, тем светлее в мире, просторней, совестливей. В норме в любом учебном заведении должна присутствовать педагогическая двурукость, когда второй рукой учитель развивает духовные качества ученика, готовит его к жизни в пространстве культуры, где не действуют законы полезности рынка, а действуют моральные принципы различения добра и зла.
Традиция поиска мастера, сочетающего и умение преподавать, и умение воспитывать, имеет свои глубокие корни многовековой истории педагогики. Чаще всего в обществе, как показывает это история, педагогические действия общество стремится осуществлять в цивилизационном пространстве. И это не удивительно: пропитанная атмосферой прагматизма в цивилизационном пространстве, педагогика становится очень дешевой, она упрощается, потому что упрощается сам объект педагогики. В сущности, педагогика здесь может быть сведена к знаменитому афоризму: "Копи, Павлуша, копейку". Эта максима содержит в себе то, что заменяет в цивилизационном пространстве процесс воспитания. В общем,
Бей в барабан и не бойся беды,
И маркитантку целуй вольней!
Вот тебе смысл глубочайших книг,
В действительности педагогика ближних и утилитарных принципов так же похожа на настоящую, как секретарь на Генерального секретаря. Это такая упрощенная сумма приемов и методов обучения, образования, специалистом в которой считает себя каждый болван. И его самомнение находится в прямой зависимости от его же болванности. Где вы встречали, уважаемый читатель, человека, который бы не считал себя специалистом в области педагогики? В этом смысле судьба педагогики очень похожа на судьбу философии, в которой каждый также считает себя специалистом, усвоив несколько прагматических афоризмов. На самом деле, это лишь подобие педагогики – квазипедагогика, как и все, что вырастает в чреве цивилизации и стремится быть похожим на культуру. Здесь главным критерием признания педагогических идей есть обязательность простоты. Это непреодолимое желание все упростить пронизывает, между прочим, все виды человеческой деятельности в поле цивилизации. Применительно к цивилизации вопрос Витольда Гомбровича "не провозглашает ли кто приниженности, дабы возвыситься и вырваться вперед?"[79] - звучит абсолютно риторически. История педагогики показывает, что качества и свойства ее, самоосуществляющиеся в пространстве культуры, совершенно иные. Именно здесь педагогика отвечает своим естественным основаниям, своему прямому назначению и исходному терминологическому содержанию: педагогика, как известно, образована от греческого Paidos – дитя и ido – веду, воспитываю. Так что в своей основе педагогика – это деятельность, вырастающая из воспитания, а обучение, образование - лишь сопутствующий процесс. Как говорил В.А. Сухомлинский, "учение – это лишь один из лепестков того цветка, который называется воспитание". Если, действительно, воспитание – дело совести, а образование –дело науки, то век абсолютного авторитета науки образования, каким был XX век, направил главные, ведущие усилия именно на образование, а воспитание превратил в сопутствующее проявление педагогических усилий. Неслучайно в советское время во всех педагогических заведениях обязательным был лозунг: учиться, учиться и еще раз учиться. В деятельности учителя, в указанном выше смысле, образование и воспитание меняются местами и вновь принимают соотношение, естественное для человека. Причем, в понятии "образование" начинает также просвечиваться смысл культурного пространства, поскольку образование происходит от "образ" и даже Образ, по которому был создан человек. История педагогики и попыток философского ее объяснения показывает, что все попытки объяснить сущность человека неизбежно заканчиваются выводом о том, что у человека есть качества, которые невозможно свести ни к его природным задаткам, ни к среде, ни к таким качествам, которые можно было бы объяснить только образованием или воспитанием. Эти качества и составляют человеческую сущность, и называются они личностью. В этом, пожалуй, главный урок всей истории наук о человеке, в том числе философии и педагогики. Урок этот заключается в том, что педагогика становится педагогикой в культурном пространстве, а человек становится учителем в культурном пространстве в присутствии Бога, именно тогда возникает отношение персона – персона. В противном случае, воспитание не касается личности и лишь частично вводит человека в пространство культуры. Уместно здесь привести слова Эриха Фромма: "Является ли человек продуктом эволюции животных предков, или результатом воспитания, он в обоих случаях определяется исключительно внешними условиями; он не принимает участия в своей жизни, не несет никакой ответственности и не имеет ни капли свободы". Можно сказать, что воспитание в присутствие Бога, понимаемое как формирование личности в человеке – это как раз то, что обеспечивает человеку возможность и принимать участие в своей жизни, и нести за нее ответственность, и обладать свободой. Эти качества в человеке делают его именно человеком, а не цели и средства усилий педагогов и воспитателей, какими бы теоретическими представлениями своей науки они не руководствовались. Ни одному теоретику или практику от педагогики, как и вообще ни одному человеку, не удавалось выпрыгнуть из объективно данной нам реальности: жить в пространстве цивилизации и культуры. Эффективность педагогических теорий, в конечном счете, определяется тем, насколько ясно осознаются в них цели и средства воспитания как цели и средства формирования человека-личности в этом двойном пространстве.
Вопрос осознания – это, конечно, прагматический и утилитарный вопрос, но когда дело идет о личности, оказывается, что одно знание и осознание не гарантирует успеха воспитания. "Без человеческих образцов высшей нравственности не возникает элементарное моральное просвещение"[80]. Дело в том, что знания, в том числе педагогические и гуманитарные, не действуют в среде, где, по справедливому замечанию того же автора, "нет великих поэтов и понимания высочайшей значимости слов"[81]. Так что все прагматические проблемы цивилизации упираются в степень развития культуры, энергоемкости культурного пространства, а она, в свою очередь, определяется реально прожитой жизнью реальных людей, цели и средства усилий которых оказались сориентированными на культуру, оказались личностно данными. Именно такие люди-личности, в первую очередь, расширяют культурное пространство, актуализируют его и, тем самым, создают возможности для успешной работы педагога в каждый конкретно-исторический момент развития цивилизации.
Это особенно ясно предстает в тех случаях, когда реально сталкиваются в активном жизнетворении представители прагматического и культурного мировоззрений и способов жизнедеятельности. В первом случае мы имеем ситуацию, для которой вовсе не обязательно существование абсолютных моральных ориентиров, и не обязательно существование подвижников, готовых идти на жертву ради следования этим ориентирам. Во втором случае речь идет об обязательности не только абсолютных ориентиров в форме идеалов, но и об обязательности их воплощенности.
И человек, и общество в целом на различных ступенях своего существования пробуют осуществить тот или иной выбор. Особенно показательными являются те моменты истории, где напрямую сталкиваются носители того или иного выбора. В этом – непреходящая ценность, "терапевтичность" таких моментов.
Одним из наиболее показательных, в этом смысле, моментов истории славянских народов является столкновение иосифлян и нестяжателей, последовавший за тем Собор 1503 года и постепенно практическое разрешение этого спора в пользу иосифлян. При этом важно помнить, что столкновение между иосифлянами и нестяжателями, в смысле педагогическом, "духовнотерапевтическом", в смысле поиска целей и средств, принципов влияния на мировоззрение и систему ценностей, происходило как раз исключительно в поле культуры. Православное основание всей Московской Руси того времени предопределяло, что все, касающееся человека, или, как бы мы сказали сегодня, все гуманитарные проблемы в обществе того времени возникали и разрешались исключительно в культурном пространстве.
Напомним, что суть спора состояла в том, чтобы правильно определить средства достижения и постижения человеческого в человеке, то есть найти средства, с помощью которых человек открывал бы в себе Образ. По мнению Нила Сорского это – "умные или мысленные делания, сосредоточенные внутри, работа духа над самим собой, состоящая в том, чтобы "умом блюсти сердце" от помыслов и страстей извне навеваемых или возникающих из неупорядоченной природы человеческой. Лучшее оружие в борьбе с ними – мысленная, духовная молитва и безмолвие, постоянное наблюдение за своим умом"[82]. Для Иосифа Волоцкого такими средствами были, напротив, порядок и дисциплина, поскольку он сам был "человеком порядка и дисциплины, сильным чутьем действительности людских отношений, с невысоким мнением о людях и великой верой в силу устава и навыка, лучше понимавшим нужды и слабости людей, чем возвышенные качества и стремления души человеческой"[83].
С.А.Левицкий, уже в ХХ веке анализируя этот спор, справедливо писал: "если Нил взывал к высшим струнам души, внутренней свободе, чистоте духовной направленности, то Иосиф как строгий педагог и организатор имел ввиду, прежде всего, рядовых монахов, для которых дисциплина и вообще строгое соблюдение устава должны иметь воспитательное значение. Иосиф действовал строгостью, преподобный Нил - благодатью"[84]. Итак, либо внутренняя свобода, чистота духовной направленности, либо дисциплина и строгое соблюдение устава. В чем уроки этого спора, который в известном смысле продолжается и по сей день? Оказывается, мало находиться в пространстве культуры и даже признавать ее основанием религию! То есть стремиться к сакральным конфигурациям духовности. Очень важной педагогической и, в первую очередь, воспитательной деятельностью является выбор средств воспитания. Они, как показывает практика иосифлян и нестяжателей, могут быть двух видов: дисциплина, ведущая к цивилизации, то есть за пределы культуры, если только дисциплина становится самоцелью и самоценностью, либо духовная чистота, которая в качестве средства воспитания "вокультуривает" человека, ведет его в сторону культуры, делает цели цивилизации подчиненными целям культуры.
Мы привыкли к тому, что проблемы культуры, в особенности в кризисные эпохи, рассматриваются в обществе в качестве второстепенных, подчиненных целям цивилизации. В это время отношение к культуре строится по остаточному принципу, и этот принцип рассматривается нами как нормальное положение вещей, – воистину не до жиру. В педагогике в это время господствует ее образовательная составляющая, а воспитание сводится к технологии, когда плодится огромное число правил, законов, предписаний, разъяснений и пропагандируются авторитарные (как наиболее простые и эффективные) способы воздействия на всех членов общества. Тогда вспоминаются воспитательные традиции иосифлян, которые, между прочим, привели к появлению Петра Первого и его политики.
Спор нестяжателей и иосифлян, в его педагогическом аспекте, показывает, что даже в пространстве культуры иосифлянство не оставляет место для любви, оно, в лучшем случае, относит ее, в духе Домостроя, к будущему: "Казни сына своего из млада и порадуйся о нем в мужестве"[85]. Без любви весь культурный слой рассыпается, и человек проваливается в пространство цивилизации полностью. Тем самым у него не остается ни единого шанса любить бескорыстно, то есть любить по-настоящему, по человечески. А ведь, как говорил, великий поэт ХХ века, "все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить"[86].
До сих пор, к сожалению, традиции иосифлянства и нестяжательства очень мало изучены применительно к педагогической теории и практике. Хотя каждая из этих традиций довольно подробно осмыслена в православной этике. Особенно определенно это можно утверждать относительно нестяжательства, поскольку именно этика и практика ухода от мира очень подробно разработана в православной духовной литературе*. В реальной жизни и воспитатели, и воспитуемые, и учителя, и ученики живут как в пространстве цивилизации, так и в культурном пространстве. Поэтому нельзя сказать, что нестяжательство как основа педагогики предпочтительнее иосифлянства. Обе традиции представляют наше богатство. Опыт и тех, и других должен изучаться и творчески применяться в современной педагогической практике. Речь о другом. Один из уроков рассматриваемого здесь спора состоит в том, что в реальности он происходил на религиозной, христианской почве. И это обстоятельство чрезвычайно важно. В понимании почвенников плодоносной почвой в истории человечества была религия, культура, на которых произрастала цивилизация. Между тем как опыт промышленного развития России в ХХ столетии, вопросы первичности цивилизации и культуры, вопрос о "почве" изменил в пользу цивилизации. В качестве почвы стала рассматриваться экономика в полном согласии с материалистическим мировоззрением. Это мировоззрение, в свою очередь, предполагает в качестве важнейшей своей составной атеизм. В таких "духовных условиях" иосифлянство, да и нестяжательство, как основа педагогической теории и практики, становятся чрезвычайно опасными, ибо в таких исторических условиях формы, лишившись Духовного содержания, вырождаются в педагогические химеры и утопии, оправдывающие насильственные изменения духовного мира человека. Лишаясь абсолютных критериев воспитания, прагматическая педагогика превращает иосифлянство в практику наказания и казни. Ставшее в советское время нарицательным именем всего устаревшего, консервативного и жестокого обращения с детьми понятие Домострой, – таким и становится в действительности, если из него изымается христианский дух. Нестяжательство, лишенное атеистической педагогикой Абсолютного содержания, становится практикой юродствующих интеллигентов, которых в соответствии с этой логикой В.И. Ленин обзывал известными словами, и поделом, поскольку гуманизм интеллигенции, лишенной веры в Бога, оказался лишь пародией на гуманизм.
Духовная атмосфера, созданная социал-демократической практикой атеистическо-гуманистической закваски начала ХХ века, начинает коренным образом меняться к концу ХХ столетия. Мучительно, но неуклонно, шаг за шагом, человечество вновь обращается к общечеловеческим, абсолютным критериям и истинам. Вот как об этом свидетельствует известный современный социолог: "Бог мертв" – такой девиз века, а также отправной пункт философской и научной рефлексии. Мы убили Бога в два этапа. Вначале выдворили его за пределы мира и человеческих поступков, лишив атрибутов и могущества, которые позволяют ему обнаруживать свое присутствие и власть. Он царит вечно, но больше не правит. Затем, лишив его существования, как такового, для того, чтобы господствовать над миром и вести дела по своему усмотрению". И дальше – внимание! – очень показательное признание и наблюдение! - "Но что представляют собой люди, которые, как они считают, могут без него жить? Как возможно обществу без Бога?" И, наконец, заключение: "Определение, которое мы только что привели, дает ответ: ТАКОЕ ОБЩЕСТВО НЕВОЗМОЖНО".[87] Именно на фоне таких осознаний, которые происходят в обществе, по крайней мере, в странах, основой культуры которых было православие, и возникает потребность в открытии новых смыслов спора иосифлян и нестяжателей. Их спор конструктивен для нас потому, что они не были подвержены конъюнктуре, поскольку имели дело с вечными истинами. Вместе с изменением духовной атмосферы и пока робким формированием сакральной конфигурации духовности должно вспомнить, что практика любого учителя имеет смысл только в присутствии Учителя. Иначе учитель превращается в педагога "на потребу", о чем предупреждает Святое писание: "Ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху" (2 Тм. 4, 3).