Наши партнеры
IV. КУЛЬТУРА КАК ПРОСТРАНСТВО СОЦИАЛЬНОГО ОПТИМИЗМА
Все то, что называется в эстетике эстетическими отношениями, вращается вокруг одного понимания того, что такое красота. Гегель вообще ограничивал предмет эстетики прекрасным в искусстве.[68] Красота – становой хребет всех эстетических отношений. Естественно, что мы будем рассматривать здесь эту проблему только лишь в рамках и задачах данного исследования.
Есть множество ответов на вопрос, что такое красота. Все их можно условно разделить на два рода ответов: красота, присущая природе (знаменитые "природники") и красота, присущая социуму (не менее знаменитые "общественники"). На востоке говорят: "в пустыне красоты нет – красота в душе араба". Если строго следовать этой восточной мудрости, то мы никогда не поймем, что такое красота, мы придем к эстетическому релятивизму, когда каждый кулик будет считать красивым именно свое болото. Такое понимание красоты оправдывает любое безобразие, стирает грань между прекрасным и безобразным. Не менее безнадежным делом оказывается искание красоты в природе. Такие искания требуют анализа, а всякий анализ приводит к тому, что красота просыпается, как песок сквозь пальцы любого, кто хочет взять в руки и "пощупать красоту". Красоту можно только ощутить. Красота – это чувство красоты, которое вызывает у человека и внутренне, и внешне целую гамму положительных эмоций и чувств. Под положительным мы, в данном случае, понимаем все то, что способствует самосохранению и саморазвитию человека и человеческого. Нам думается, что красота как чувство, как ощущение возникает в результате Встречи. Если мир сотворен, и Творец увидел, сотворив этот мир, что это хорошо, (Красиво!?), и если мы носим в себе образ Творца, то возникает возможность Встречи, возможность узнавания человеком в окружающем нас мире божественного. С красотой встречаться человеку надо весьма осмотрительно, поскольку «красота может нести в себе совершенно другую суть – красота суетна» (Притч. XXXI, 31).
Надо помнить, что подлинная красота "дарована Богом тварным существам для того, чтобы при ее виде мы свой дух возводили к познанию Творца".[69] Эта радость узнавания и есть то прекрасное чувство, которое в эстетике называется красотой.
Самое важное в этом чувстве заключается в том, что это чувство, чувство красоты, абсолютно бескорыстно, внеутилитарно, внепрагматично. Мы рассматриваем натюрморт, написанный голландским мастером, вовсе не для того, чтобы по нему написать рецепт для поваренной книги, да и вряд ли нормальному человеку придет в голову иллюстрировать поваренную книгу как воплощение утилитарности репродукциями великих голландских или русских мастеров живописи. Целью здесь является переживание чувства красоты как таковой. Эмоции, связанные с красотой, - вначале только побочный результат обыкновенного, мы бы даже сказали, вульгарного процесса слушания или видения. Но постепенно эти побочные результаты накапливаются и становятся главным. Человек начинает видеть в вещах средства для получения эмоций и чувств красоты. Таким образом, алгоритм красоты, как особый алгоритм активного бытия внутреннего и внешнего человека, - из цели, какой она предстает человеку в пространстве цивилизации, превращается в средство. На гребне переживаний красоты человек рвет свою утилитарную зависимость от вещей, обретает способность любоваться миром бескорыстно. В этом, если хотите, практическое значение эстетических отношений, их самая суть. Конечно, здесь надо сделать ряд существенных оговорок. Во-первых, зачастую говоря о практическом значении эстетических переживаний, мы рассуждаем исходя из логики цивилизации. На самом деле, переживание красоты есть радость узнавания, радость совпадения божественного в человеке с божественным в мире. Это сродни радости ребенка, которому купленный костюм пришелся абсолютно впору. Радость от красоты есть радость ощущения мира сродни тебе, ощущение мира как дома, ощущение радости человека вновь возвратившегося в родной дом после долгого-долгого отсутствия: это – мой дом! Еще раз подчеркнем, что это ощущение есть естественное для человека чувство и поэтому оно абсолютно бескорыстно, как бескорыстно ощущение человеком своего устройства: мы так устроены, и это естественная данность.
Во-вторых, ощущение красоты притупляется многими обстоятельствами, главными из которых являются цивилизационные импульсы, которые пытаются красоту взвесить на ценностных весах гривен, рублей или долларов. Цивилизация не терпит такого свойства человека, как умение наслаждаться бескорыстно, как наслаждается мать видом своего дитяти, как радуется ребенок при виде своей матери. Цивилизация норовит здесь справиться о цене такой радости. И такой вопрос тут же убивает красоту. Ибо, как говорил Рабиндранат Тагор: "Если мы начнем анализировать статую, то получим глину, и не познаем радости скульптура, создавшего ее". В стремлении сохранить радость от встречи с красотой человек развивает в себе целую гамму эстетических чувств, которые в эстетике обозначаются как прекрасное – безобразное, трагическое – комическое, возвышенное – низменное и так далее. Но все, что связано с переживанием и трагического, и комического, утрачивает смысл в отсутствии красоты.
В-третьих, переживание красоты имеет еще один "практический", с позиции цивилизации, смысл. По законам красоты поэтами и художниками строится особый мир – мир литературы и искусства. Через этот мир лежит самый прямой путь к встрече с красотой. "Красота искусства является красотой, рожденной и возрожденной на почве духа".[70] Творение художественных произведений подчиняется своим собственным законам. Опыт такого творения запечатлен в эстетических работах о композиции, художественной литературной критике и во множестве других работ подобного рода. Большей частью эти работы имеют значение только для, так сказать, внутреннего пользования. Очень редко можно найти работу такого рода, которая выступила бы посредником между человеком и миром искусства. Мир литературы и искусства требует непосредственного физического присутствия человека в этом мире. И, в конечном счете, ощущение красоты – есть та граница, по которой проходит различие мира литературы и искусства как реального мира, как одной их фундаментальных составляющих культуры, и мира виртуального, в котором красота как бы присутствует. Вступление в мир красоты и формирование бескорыстности в качестве естественного состояния человека происходит ранее и помимо книг по эстетике. Оно начинается с выработки у ребенка умения радоваться, причем, радоваться не только прянику или отсутствию кнута, но и тому, что никак не связано с биологическими потребностями человека. Это начинается, например, с похвалы ребенка за то, что он чем-то дорогим для него поделился с другим. Постоянное ощущение бескорыстности есть тяжелое бремя, особенно когда человек постоянно погружен в тесноту толкающихся локтями цивилизационных отношений. Поэтому эстетические чувство нуждается в постоянном поддержании формы и развитии, иначе эстетические чувства могут совершенно атрофироваться. Есть удивительный документ: на закате своей жизни Чарльз Дарвин в своей автобиографии пишет о том, что он совершенно потерял способность получать наслаждение от литературы и музыки. И вдруг поразительное признание: "Я чувствую себя совершенно несчастным человеком. Если бы мне удалось заново прожить жизнь, я хотя бы по часу в день оставлял для занятий музыкой и чтения стихов". Почему человек, утрачивая способность к восприятию литературы и искусства, утрачивает ощущение счастья? Потому что счастье есть состояние, являющееся оборотной стороной красоты. Это нравственное чувство наслаждения от того, что даешь возможность наслаждаться другому. Это бескорыстное наслаждение. Поэтому человек, чтобы не превратиться в несчастного человека, должен, говоря языком спортсменов, поддерживать свою душу в хорошей эстетической форме. Это возможно при постоянном вхождении в мир литературы и искусства. Литература и искусство заставляют человека сопереживать, ставить себя на место героев и чувствовать то, что переживают литературные герои. "Над вымыслом слезами обольюсь" (А.С. Пушкин). Произведения литературы и искусства, о чем бы они ни были, есть всегда рассказ о человеке, и в первую очередь, о внутреннем человеке. Поэтому их нельзя рассматривать в качестве учебников по истории, классовому сознанию, в качестве средств пиара. Они должны оцениваться в другом измерении, измерении культуры: добра – зла, красоты – безобразного. Поэтому накопленный человечеством опыт создания эстетических ценностей увеличивает возможность человека сохранить и приумножить человеческое в нем. В этом смысле, наверное, и следует понимать известные слова "красота спасет мир". Вхождение в мир литературы и искусства должно быть всерьез, до появления слез. Эти слезы Аристотель называл катарсисом, то есть очищением, очищением души. Все люди знают, что надо поддерживать в чистоте свое тело, тело внешнего человека, но еще больше в тщательном туалете нуждается наша душа, наш внутренний человек. И здесь не обойтись легким омовением кончиками пальцев. Очищение души требует напряжения внутренних сил. Действовать по принципу "я буду читать не для того, чтобы переживать, я буду смотреть только то, что заставит меня отвлекаться от жизни, забыть жизнь" – значит, действовать по принципу "отвернусь я от мира". От мира, который создал Творец и в котором присутствует божественное. Рассуждать так, значит отвернуться от красоты, повернуться в ту сторону, где ее нет и не может быть.
Таким образом, область эстетического во всех ее сферах и проявлениях выступает частью культурного пространства, в котором генерализируется весь комплекс неутилитарных взаимоотношений человека с миром. Таких взаимоотношений, в основе которых лежит радость ощущения своей изначальной причастности к вечному, гармонической привязанности к нему, гармонической вписанности в него.