IV. КУЛЬТУРА КАК ПРОСТРАНСТВО СОЦИАЛЬНОГО ОПТИМИЗМА
Таким образом, как мы убедились выше, семья является главным пространством, где формируется коммунитас и формируются способности человека для жизни в пространстве культуры по законам гуманизма, альтруизма и любви. Однако, семья не является императивным пространством культуры. Императивное пространство культуры формируется нравственностью. Нравственность – это такое поле культуры, в котором человек рождается, становится человеком и живет в качестве человека. Оно создает напряжение в полюсах добро – зло и заставляет человека выбирать либо линию добра, либо линию зла. Конечно, основное содержание выбора определяется теми установками, которые закладывает в человека семья. Когда мать приучает ребенка ставить себя на место другого, одновременно дается оценка поступку ребенка: ты сделал хорошо. Так что нравственность, в самом первичном виде (условиях семьи), проявляется как оценка хорошо -плохо, как похвала и наказание. Постепенно в семье формируется стремление к тому, чтобы твои поступки оценивали другие, а пространство нравственного поля расширяется и, наконец, укрепляется умением делать самооценку. Таким образом, по нашему мнению, происходит возвышение нравственных чувств человека от детского вопроса "крохи сына", что такое хорошо и что такое плохо, - до самооценки и умения выстраивать линию своего поведения, линию своих поступков в логике нравственного поля. Это поле, скорее, лестница, идя по которой человек может подниматься от телесного к духовному. Телесная жизнь, как отмечал один из первых русских философов-антропологов Несмелов, - лишена нравственной основы: "…единственная ценность, какую не создает и не может создать физический мир, и какую может внести в мировую жизнь одна только человеческая личность, заключается в нравственной деятельности человека"[61]. Поднимаясь по лестнице нравственности, человек получает шанс возвыситься над своей телесностью и стать личностью, поскольку нравственность – это не только умение различать добро и зло, но и способность нести ответственность перед собой, Богом и людьми за свои поступки. Такая способность развивается на основе главного нравственного чувства в человеке. Разумеется, в данном случае речь идет о совести. Совесть, этот "когтистый зверь" (А.С.Пушкин) мучает человека. Чувство проснувшейся совести часто нестерпимо, но без нее, без ощущения обжигающего чувства проснувшейся совести человек по лестнице Иакова не может подняться даже на первую ступень. Напомним, кстати, что лестница Иакова – это лестница, которая открылась библейскому Иакову и указала ему путь на небеса к Богу. Лестница и связывает человека с Богом, и разделяет трудностью преодоления земного тяготения. В данном случае мы под земным тяготением понимаем весь груз цивилизации и цивилизационного набора потребностей и привычек. Подниматься по этой лестнице очень тяжело. Мы еще будем иметь случай говорить об этом. Но не менее тяжело сделать даже первый шаг, стать на первую ступень этой лестницы. Различить эту ступень в цивилизационном тумане острых витальных желаний и потребностей оказывается делом нелегким. Дети в семье как раз приобретают способность видеть это, так нужное человеку, направление. И одно из важнейших условий такого умения видеть это направление состоит в присутствии во внутреннем человеке совести и ее внешнего выражения – первого проявления – чувства стыда.
Старайтесь сохранить тепло стыда:
Все, что вы любите и чтите,
Всегда нуждается в его защите
Или исчезнуть может без следа
С.Я. Маршак
Так что, треугольник: "добро – зло – совесть" составляет ту основу, на которой идет формирование личности и ее возвышение. Ю.Шрейдер справедливо называл совесть абсолютом, который признает каждый независимо от мировоззрения или религиозной веры.[62] Здесь есть две проблемы, которые одним концом упираются в цивилизацию, а другим – в культуру. Первая проблема состоит в том, чтобы хорошо себе представлять, откуда у человека берется совесть. Всем известно выражение: "ты совсем совесть потерял!". Но, чтобы потерять что-то, его надо иметь. Вот и возникает вопрос, откуда у человека берется совесть? Мы настаиваем на том, что совесть возникает в пространстве семьи. И если в социуме расшатываются устои семьи, это, в первую очередь, сказывается на совестливости людей, совестливости, как важнейшей части живительной для человека атмосферы социума. Совесть, конечно, формируется и за пределами семьи. Тем более, что есть люди, которые вырастают за пределами семьи. Но такие люди впитывают в себя атмосферу совестливости, которая уже выработана человечеством, и вырабатывается она именно в семье.
Вторая проблема заключается в том, чтобы ответить на вопрос выросшему совестливому ребенку, что ему делать с совестью. Мы уже имели случай говорить о том, что совесть очень неудобная и обременительная ноша для человека в пространстве цивилизации. И когда у человека "кошки по душе скребут", когда просыпается совесть, мы всячески стараемся ее усыпить. Друзья и близкие, как правило, в этом старательно помогают: "Ну что ты переживаешь!", "Ну разве ты один только такой!", "Ну с кем это не бывает!". Каждый из нас тысячи раз и слышал эти слова, и сам их произносил. Мы снимаем с себя груз нравственного императива такими словами, мы подстраиваем к уже совершенному поступку другой словесный портрет причин и следствий, которые, якобы, привели нас к поступку естественным путем: виноваты обстоятельства, я не виноват – совесть засыпает. Беда заключается в том, что уснувшая таким образом совесть, просыпается в нас следующий раз уже с большим трудом, а потом и вообще перестает просыпаться. Вот так вначале незаметно для себя и других идет процесс атрофирования совести, пока она не оказывается безвозвратно потерянной. «Разумеется, – писал Ю.Шрейдер, – мечта сохранить чистую совесть иллюзорна. Человеку всегда есть за что краснеть, а спокойную совесть Альберт Швейцер назвал изобретением дьявола. Спокойная совесть – это совесть, утратившая чувствительность ко злу»[63]. Помогая человеку успокоить совесть, мы фактически подталкиваем его в лапы к дьяволу. Поэтому для ребенка, у которого воспитана совесть, возникает дилемма: успокаивать или будить совесть. В пространстве цивилизации действует императив: усыплять! Пространство культуры требует: охраняй как важнейшую ценность.
Мы говорим о совести столько потому, что она не только ориентир к лестнице Иакова, но она же и дверь в пространство культуры. Она пароль на выход и вход в пространство культуры. Если человек выходит из пространства культуры в цивилизацию и забывает пароль, обратно вход ему заказан. Такой человек становится носителем мефистофелевской логики, логики "эгос", он способен лишь раскручивать маховик чисто цивилизационных отношений, все более и более обостряя и главное ее противоречие, и все остальные.
В чем же суть совести? Суть совести, по нашему мнению, состоит в умении различать добро и зло.
На тему о том, что такое добро и что такое зло, как понимает проницательный читатель, писал не только В. Маяковский. Вся этика, с ее многовековой историей от Конфуция и Аристотеля до русских философов серебряного века, есть, по сути своей, рассказ на эту тему. В контексте наших рассуждений, для нас важно отметить, что добро – это всегда выбор в пользу "коммунитас", в пользу другого, а зло – это выбор в свою собственную пользу. Напомним, что и Кант, и Фихте настаивали на приоритете общих интересов и приписывали индивиду следовать принципу долга, то есть действовать во благо общего. Оценкой здесь занимается общество и оценка эта безжалостна, бескомпромиссна и очень жестка по отношению к человеку, делающему выбор между добром и злом. Из всего набора возможностей ближе всего для человека выбор в пользу своего "я", в пользу "эгос". Такая точка зрения понятнее всего, привлекательнее всего, она является естественной для цивилизационного пространства. Направлений такого выбора очень много, и только одно из множества есть направление в сторону Другого. Именно поэтому феноменологически мы воспринимаем мир как место, где много зла и мало добра. На самом же деле, то единственное направление, о котором мы говорили, и есть направление, в котором осуществляется человек. По большему счету, это направление по линии я – отец, мать – другой – Другой – Бог. Если бы вдруг попросили о том, чтобы ответить коротко на вопрос, что такое человек, то самый короткий ответ, пожалуй, был бы такой: человек – это указанное выше направление, всякое отклонение от него есть отклонение от добра и расценивается, как зло, или, если хотите, грех. В христианстве, как известно, слово грех (в переводе с греческого) означает "мимо" (вспомните выражение "пахота с огрехами"), то есть грех – есть уклонение и от отца, и матери, и от другого, и от Бога. Обладая свободой выбора, искушаемый соблазнами цивилизации, человек может идти по пути "мимо", в сути своей – это путь зла и греха. Здесь в обществе действует нравственный императив, который все-таки заставляет человека одуматься, не отклоняться, или, по крайней мере, вовремя возвратиться на покинутый путь. "Совесть – это последнее препятствие, которое нравственная природа человека ставит перед соблазняющими доводами разума, умело учитывающего объективные выводы, интересы, потребности".[64] Механизм действия такого императива очень прост: это общественное мнение, общественное признание. Императив "что скажет княгиня Марья Алексеевна?" и, тем более, "что скажут люди?" всегда очень четко обозначает границу добра и зла, и, одновременно, он включает механизм стыда и совести человека. Подчеркнем уже здесь важнейшее значение наличия в моральных отношениях абсолюта. По мере погружения человека в цивилизацию понятие греха сворачивается. Добро и зло становятся амбивалентными. Остается лишь внешняя диалектика, игра в добро и зло. Добро и зло требует не игры, а жизни, серьезного отношения. Увлечение же внешней диалектикой оборачивается в морали релятивизмом. В направлении к цивилизации мы обрекаем себя на бесплодный поиск абсолюта. И вдруг обнаруживаем, что этот поиск дает прямо противоположный желаемому результат: "…все, кто искали этой правды на путях внешнего, государственного, политического устроения жизни, – все, кто верили в монархию или республику, в социализм или в частную собственность, в государственную власть или в безвластие, в аристократию или демократию как в АБСОЛЮТНОЕ ДОБРО и АБСОЛЮТНЫЙ СМЫСЛ, все они, желая добра, – творили зло, и, ища правды, – находили неправду"[65]. В поле культуры релятивизм невозможен по своей природе, так как оно включает в себя абсолют. "Тому, кто не умеет различать, что добро и что зло, не пристало судить, кто добр и кто зол из людей. Человек, знающий Бога, – добр ...", – говорил преп. Антоний Великий.[66]
Как видим, добро и зло в жизни человека оказываются тесно связанными с проблемой свободного выбора, или шире – с проблемой свободы. Выбор всегда мучителен для человека с самого раннего детства. Если вы хотите довести маленького ребенка до истерики, скажите ему, перед тем, как идти гулять на улицу: что ты оденешь – ботиночки или туфельки? И, поставленный перед таким выбором ребенок, начнет "двигаться", то в сторону ботиночек, то в сторону туфелек, а дело закончится истерикой. Буриданов осел в такой социальной ситуации, как известно, умер с голоду. Свободный выбор – очень трудное дело для человека. "Спокойствие и, даже, смерть человека, – писал Достоевский, – дороже свободного выбора познания добра и зла". Чтобы не было истерик ни в детстве, ни в жизни, человек либо учится владеть даром свободы, либо добровольно от нее отказывается. Свобода, как и мораль в целом, обладают одной уникальной особенностью, которая, впрочем, очень характерна для пространства культуры. Они не утилитарны. Действительно, ни из свободы, ни, тем более, из совести щей не сваришь. Кант понимал двумирную природу человека. Он понимал, что человек одновременно осуществляет в своей жизни и эмпирическое – феноменальное, и сверхчувственное – ноуменальное. Это мы интерпретируем как единство внешнего и внутреннего человека. Между ними всегда идет диалог или спор: куда идти? Внешний человек говорит: иди, куда удобнее и выгоднее, и выбор при этом не связан с муками совести, выбор осуществляется по зову удовольствия и других, чувственных наслаждений. Но такое погружение в цивилизацию есть одновременно погружение в мир жесткого детерминизма, в мир причинно-следственных отношений. По существу - это мир, в котором свобода, как сущность человека, превращается в инструмент добывания удовольствия. Это как если бы человек вырвал у себя сердце, чтобы прибить гвоздь и повесить на него какую-нибудь безделушку. В физическом мире по отношению к внешнему человеку это, конечно, не происходит, разве что в случае с горьковским Данко, а вот со своим внутренним человеком, вживаясь в цивилизацию, мы очень часть поступаем именно таким образом. Потому что сердце внутреннего человека есть свобода, свобода как таковая. Свобода не средство, а как способ жизни, свобода не для чего-то, а свобода сама по себе – "нагая свобода". Поэтому-то в любой форме взаимодействие двух людей, даже, казалось бы, в области чистого и абсолютного пространства цивилизации, во взаимодействии людей по поводу, казалось бы, чисто утилитарно практических целей, всегда в большей или меньшей мере ощутимо присутствует в жизни в другом пространстве – пространстве культуры. Нетнет, да и проснется совесть в неурочный час, нет-нет, да и скажет свое веское слово внутренний человек. Именно это, на наш взгляд, дало возможность С.А. Левицкому написать: "Никакая личность не может сознательно служить злу. Сознательно можно служить лишь положительным ценностям"[67].
Механизмы нравственности очень часто дают сбой в том случае, если в них попадает "песок утилитарности". Поэтому для предотвращения аварий с этим важнейшим человеческим механизмом очень важно, чтобы человек выработал в себе умение и потребность жить бескорыстно, – они и есть единственный и надежный заслон "песку утилитарности", и формируются они в таком важнейшем пространстве культуры, как система эстетических отношений.