Я уже отмечал, что в большинстве случаев обряды связаны с преодолением социальных границ и переходом от одного социального статуса к другому: превращением живого человека — в покойного предка, невесты — в жену, больного и оскверненного — в здорового и очищенного и т. д. Соответствующие церемонии имеют двойную функцию: они свидетельствуют об изменении статуса и магическим путем осуществляют это изменение (см. разделы 7 и 11). С другой точки зрения они служат вехами отдельных этапов в ходе социального времени.
В самом широком смысле все обряды перехода обнаруживают определенное сходство, состоящее в наличии трехфазной структуры.
Подвергаемого инициации (посвящаемого) человека, который претерпевает изменение статуса, прежде всего необходимо отделить от его (ее) первоначальной роли. Отделение может происходить разнообразными способами, каждый из которых может выглядеть как часть одной и той же обрядовой практики, например: а) посвящаемый может двигаться в процессии от пункта А к пункту В;
б) посвящаемый может снять с себя прежнюю одежду;
в) жертвенные животные могут быть убиты (чтобы жизнь отделилась от ее вместилища), или же объекты жертвоприношения могут быть разделены пополам;
г) поверхностная «грязь» посвящаемого может быть удалена посредством ритуального мытья, бритья и т. д.
В целом же результатом первой фазы обрядов «отделения» становится изъятие посвящаемого из нормального существования; на какое-то время он (она) превращается в анормального человека, пребывающего в анормальном времени.
Вслед за «обрядом отделения» наступает период социального безвременья (см. с. 45), который, если измерять по часам, может длиться несколько мгновений, а может растянуться на месяцы. Примерами последнего, более продолжительного варианта «маргинального состояния» служат медовый месяц новобрачной и траур вдовы. Общим признаком промежуточных обрядов ( rites de marge ) служит физическое удерживание объекта инициации на удалении от обычных людей: его либо отсылают, совершенно лишая привычного домашнего окружения, либо временно помещают в замкнутое пространство, где обычных людей не должно быть.
Социальная отделенность еще больше подчеркивается тем, что посвящаемый подвергается всем видам особых предписаний и запретов в отношении еды, одежды и передвижения.
С точки зрения обычных людей, человек, подвергнутый инициации оказывается «заражен священным началом»; находясь в священном состоянии, он (она) является, кроме того, опасным, а потому и «грязным». В соответствии с такой идеологией обряды, вновь возвращающие инициируемого к обычной жизни, почти всегда включают в себя действия вроде ритуального мытья, призванные устранить эту «зараженность».
Наконец, в третьей фазе человек, подвергшийся инициации, возвращается в нормальное общество и приспосабливается к своей новой роли. Конкретные действия в обряде приобщения часто весьма схожи с действиями начального обряда (отделения), но имеют обратный знак, т. е. процессии движутся в противоположном направлении (от В к А); особый костюм, надетый на время «маргинального состояния», снимается и надевается новый нормальный костюм, соответствующий новому нормальному социальному статусу; жертвоприношения повторяются, пищевые ограничения снимаются; бритые головы вновь обрастают волосами и т. д.
Но перевертывание ролей может быть выражено по-разному, например через такие противоположности, как: пост/пир; подчеркнутое соблюдение правил, когда каждый индивид одет «правильно», в костюм установленного образца / подчеркнутое несоблюдение правил, когда одежда в беспорядке (крайнее выражение — трансвестизм); последовательность событий переворачивается. «Логика» происходящего редко бывает очевидной.
Схему 7, на которой показаны все три фазы вышеописанного процесса, см. ниже.
Анормальное состояние: посвящаемый пребывает вне статуса, вне общества, вне времени
( Rite de marge : маргинальное положение)
То, насколько та или иная конкретная последовательность ритуальных действий может считаться соответствующей этой схеме, в известной степени зависит от мастерства и воображения антрополога, проводящего исследование, — но лично я нахожу такие схемы полезными.
В этом контексте довольно широкое распространение имеет еще один вывод общего характера.
Поскольку каждый раз разрыв непрерывности социального времени представляет собой конец одного периода и начало другого и поскольку «рождение/смерть» представляют собой самоочевидный «естественный» образ «начала/конца», то символика смерти и возрождения подходит ко всем обрядам перехода и ощутимо проявляется в широком спектре конкретных случаев.
Например, в погребальном обряде существо догмата часто состоит в том, что смерть — только ворота в будущую жизнь. Напротив, обряды обрезания, бритья головы, выбивания зубов и других телесных повреждений, которые так часто знаменуют первое вступление посвящаемого в общество взрослых, являются метафорами не только очищения (см. с. 76), но и смерти. Ребенок должен умереть, прежде чем сможет родиться взрослый человек.
В некоторых случаях мифология демонстрирует это совершенно отчетливо. В Книге Бытия (17, 21, 22) иудейский обряд обрезания есть «знак» принятия Авраамом договоренности, по которой Бог гарантирует ему бесчисленное потомство при условии, что Авраам выказывает Богу свою покорность. Но прежде чем Исаак смог исполнить свою роль, став предком-основателем народа Израилева, он должен был сначала подвергнуться обрезанию и тем самым быть «почти» принесенным в жертву своим отцом.