Наши партнеры
Теперь мне хочется вернуться к проблеме, которую я поднимал ранее (разд. 6): насколько мы способны отличать логику технических действий от псевдологики «выражающих» действий?
В нашем собственном обществе — западном, знающем письменность, механистически организованном, — в культурную систему встроено так много «настоящей», Аристотелевой логики, что мы по большей части считаем само собой разумеющимся, что логика такого рода — основная составляющая здравого смысла. Тем не менее на практике принципы формальной логики применяются нами только в относительно редких случаях, когда мы стремимся передать точную информацию на расстояние, используя единственный канал коммуникации, например при написании письма либо книги или в разговоре с кем-либо по телефону. Когда же двоим людям реально приходится близко общаться и они могут при этом пользоваться одновременно несколькими каналами передачи сенсорной информации — через прикосновения, взгляды, восприятие на слух и т. д. , — логическая упорядоченность индивидуальных посланий гораздо менее очевидна.
Если вы запишете на пленку случайный разговор, то обнаррки-те, что при прослушивании только немногое из него можно понять сразу; однако все присутствующие при разговоре по контексту понимают, о чем идет речь. Это происходит потому, что первоначально словесное выражение разговора было лишь частью более обширного целого и имело метонимическое (знаковое) отношение ко всему, что тогда происходило в комнате, и это невербальное «другое» тоже являлось частью передаваемой информации.
Но то же соображение действует и в обратном направлении. Когда антрополог пытается расшифровать комплекс невербальных индексов, ему нужно помнить, что он получил только часть данных. Знаки и символы, которые он исследует; сцеплены вместе так же свободно, как слова и незаконченные предложения в случайном разговоре, а не как тщательно построенные и законченные книжные абзацы.
Однако псевдологика (мифо-логика) «выражающего» поведения имеет другую специфику. Она особенно легко распознается, если мы имеем дело с религиозным дискурсом.
Когда мы вовлечены в обычное техническое действие, для нас является аксиомой, что если некая сущность А отличается от сущности В, то не может быть, чтобы А и В в то же самое время были тождественны. В теологической системе доказательств все обстоит как раз наоборот.
Христианство дает нам несколько весьма выразительных примеров. Один из них — представление о непорочности Богоматери; другой пример — утверждение, что Бог-Сын «порожден» Богом-Отцом при том, что Бог-Отец, Бог-Сын и Бог—Дух Святой — одно и то же существо, и они изначально тождественны. Общеизвестно, что даже ревностные христиане испытывают большие трудности в «понимании» таких непостижимых загадок, но, конечно, нельзя утверждать, что религиозные постулаты лишены смысла только потому, что они нелогичны (в обычном понимании).
Религиозные утверждения, разумеется, имеют смысл, но этот смысл относится к метафизической реальности, тогда как обычные логические утверждения имеют смысл, относящийся к реальности физической. Нелогичность религиозных утверждений сама по себе является «частью кода», она служит индексом содержания этих утверждений, она говорит нам, что мы имеем дело с метафизической, а не физической реальностью, с верой, а не со знанием.
Различие существенное. В нормальном английском словоупотреблении мы не говорим: «Я верю, что 3 х 3 = 9». Мы воспринимаем арифметическую формулу как простую логическую констатацию факта. Мы знаем, что это соответствует истине. Напротив, всегда, когда мы произносим религиозные постулаты, мы прибегаем к понятию веры. «Я верую в Бога-Отца. . . ». Использование формулы «Я верю в. . . » приравнивается к предупреждению; это все равно что сказать: «К тому, что последует далее, правила обычной логики не применимы».
Одна из характерных черт такой нелогичности (мифо-логичности) в том, что с метафорой обращаются как с метонимией. Например, рассмотрим следующие постулаты: 1) Бог есть Отец, 2) Бог есть Сын, 3) Бог есть Дух Святой. Если эти три утверждения рассматривать как отдельные метафоры, то слова «Отец», «Сын» и «Святой Дух» являются, по моей терминологии, взаимоисключающими символами одного метафизического понятия, существующего
«в сознании». Но особенность религиозного дискурса в том и состоит, что метафоричность этих формул здесь отрицается; они считаются «истинными», причем «истинными» все одновременно. На этом уровне три ключевых слова вводятся в метонимическое отношение, они становятся взаимозависимыми знаками. Но, кроме того, термины «отец/сын» образуют пару, и мы вносим «бес-смыслицу», когда говорим, что Бог является самому себе и отцом, и сыном. Однако даже при этом за такой «бес-смыслицей» скрывается смысл. Мифо-логические постулаты противоречат логическим правилам обычного физического опыта, но они могут создавать смысл «в сознании» до той поры, пока говорящий и его слушатель или же актер и его аудитория разделяют одни и те же условные представления об атрибутах метафизического времени и пространства, равно как и о метафизических объектах. Атрибуты эти обладают неким универсальным единообразием в рамках человеческого общества, и в следующем разделе я рассмотрю несколько таких универсалий.